«есть другая школа, в которой гадкого нет почти ничего, но которая очень смешна для меня. Это—огюстоконтизм. Югюст Конт, вообразивший себя гением ., прибавил от себя формулу о трех состояниях мысли,—формулу совершенно вздорную». Эти слова не позволяют думать, что Чернышев­ский когда-нибудь увлекался Контом,—между тем, его позитивизм — беря его в существе — стоит вне сомнения.

Надо признать, что источники взглядов Чернышевского лежали в общей научно-философской литературе его време­ни,—и прежде всего, в том культе научности («сциентизме»), который вообще характерен для XIX века. Чернышевский (как отчасти и Герцен) стоял под влиянием француз­ской духовной жизни,—отсюда шли те социалистические - веяния, которые захватывали ум и сердце Чернышевского целиком. Конечно, социально-экономические идеи Чернышев­ского имели ясно выраженный этический корень18); при­мат этики над «чистой» научностью чрезвычайно сущест­венно определял духовную установку Чернышевского. Это была настоящая вера в науку, в ее неограниченные воз­можности, ее познавательную мощь; это поддерживалось и тем реализмом, который вообще очень ярко стал проявляться в русской литературе с середины 40-ых годов,— в противовес «романтизму» «отцов» 19). Под знаком «реализма» шло вообще развитие русского радикализма, который с наив­ным обожанием тяготел к естествознанию, как залогу исти­ны и реализма,—во всяком случае, в 50-ые и 60-ые годы. Но было бы неверно думать, что романтизм совершенно вывет­рился у этого поколения, — под покровом реализма сохрани­лась настоящая и подлинная романтическая основа. Оттого и «сциентизм» у наших радикалов был наивной верой в «мощь» науки . Но в последней своей основе этот неугасший романтизм проявил себя в той «секулярной религиозности»» которая расцветала под покровом реализма и даже материа­лизма. Справедливо заметил Котляревский, что «культ Фей­ербаха был для Чернышевского и его единомышленников поэтическим культом с оттенком религиозности». Справедливо и другое замечание Котляревского7 что «книга Фейербаха («О сущности христианства») была одной из канонических книг возникшей в начале Х1Х-го века особой «религии человечества»20). И у Чернышевского, напри­мер, мы находим все возрастающий культ человека и человечества.

Религиозная сфера у Чернышевского никогда не знала очень интенсивной жизни,—но, собственно, никогда и не за­мирала21). Действительно, при развитии у Чернышевского его позитивистических и материалистических воззрений, он не только очень долго соблюдает церковные требования, но да­же долго сохраняет религиозные убеждения. «Что если мы должны ждать новой религии?—писал он в Дневнике (в 1848-ом году).—У меня волнуется при этом сердце и дрожит душа,—я хотел бы сохранения прежнего . Я не верю, чтобы было новое, — и жаль, очень жаль мне было бы расстаться с Иисусом Христом, который так благ, так мил своей лич­ностью, благой и любящей человечество». Когда Чернышев­ский очень сознательно стал развивать материалистические взгляды, он, конечно, стал отходить от религиозных идей, но не остался без предмета религиозного поклонения, — это был религиозный имманентизм, вера в «святыню жизни», в «ес­тество», страстная преданность утопической мечте о водворении правды на земле. В этом отношении очень любопытно стихотворение Некрасова, посвященное Чернышевскому, под названием «Пророк». Последние стихи читаются так:

Его послал Бог гнева и печали

Рабам земли напомнить о Христе.