Тронуто было сердце язычника, но не вдруг мог он решиться оставить широкий путь мирских наслаждений, чтобы вступить в тесные врата, которые вели в Царствие Божие. «Пожду еще мало»,— сказал Владимир и положил в сердце своем испытать о вере, ибо дело шло не об одном личном его убеждении, но и о просвещении всего народа. С великими дарами и почестями отпустил он философа и созвал бояр своих и старейшин градских на спасительное совещание, от которого должно было зависеть не только временное благо земли Русской, но и вечное. «Вот приходили ко мне болгаре,— говорил князь,— предлагая принять закон их; потом приходили немцы, восхваляя также веру свою; были после них и евреи; последние пришли греки, осуждая все прочие верования и прославляя своё; много беседовал посланный их о начале и судьбах мира сего, чудна была его беседа и сладостна для слуха; он возвещал об ином мире, в котором умирающие опять воскреснут, чтобы более не умирать, и обещал сиe тем, кто вступит в их веру, угрожая мукою огненною отступникам; итак, придайте мне разума, какой дадите ответ?»

Бояре и старцы отвечали: «Ты ведаешь, о князь, что никто своего не хулит, а хвалит; если же хочешь почтить истину, имеешь у себя людей верных; пошли их испытать веру каждого из сих народов, чтобы видели, как служат они Богу своему». Мудрое слово сиe было по сердцу князю и всем его людям; избрали десять мужей, добрых и смыслёных, и сказали им: «Идите сперва к болгарам, испытуйте веру их». Они же, видя нечистые дела их и нелепое служение, с омерзением возвратились в землю свою. Князь уже не думал посылать их к евреям, которых падшего состояния не терпела благородная душа его; но он послал людей своих в христианские земли, чтобы оттуда почерпнуть просвещение духовное, и велел идти сперва к немцам, а потом к грекам. Не без того особого промысла Божиего случилось то, что посланные его соглядать церковную службу немцев не умилились сердцем и, не улучив себе никакой пользы душевной, уклонились от них к грекам, ибо оттуда надлежало воссиять Православию на землю Русскую. Достигнув Царьграда, предстали они двум императорам — Василию и Константину, внукам Багрянородного, и возвестили им духовную цель своего послания, обещая быть общинниками их веры, если зрелищем богослужения умилится их сердце. Возрадовались кесари греческие и многими осыпали их почестями. Немедленно послали они к Патриарху с таким словом: «Пришла Русь, испытывая в вере нашей; и так потщись устроить благолепную службу во храме Софии премудрости Божией; собери священный Собор и весь клир и сам облекись во святительские ризы, да видит Русь славу Бога нашего и, сподобившись благодати крещения, изменит вражду свою на любовь к нам и божественною просветится верою».

Патриарх поспешил исполнить волю царскую; созвал он собор и устроил клир, учредив торжество великое, как бы в нарочитый праздник возжжены были все лампады в великолепном храме премудрости Божией, и весь он исполнился фимиама при сладостном пении, представляя зрелище более подобное небесному, нежели земному. Посреди сего благолепия церковного вошли в святилище кесари во всем блеске пышного двора своего и с ними русские послы; их поставили на высоком месте, откуда могли они видеть всю красоту церковную и чудное служение Патриарха, со всем собором епископов, пресвитеров и диаконов. Изумились пришельцы русские: взоры и слух их никогда не видали ничего подобного, и сердце их познало истину в сию торжественную минуту, ибо были к ним приставлены диаконы, объяснявшие весь таинственный смысл божественной службы. Мнилось им, что самые ангелы соединяли гласы свои с ликом человеческим, и, вне себя от восторга, вышли они из храма по совершении литургии. Свет благодати коснулся их сердца, они полюбили веру греческую, восхваляя чудное её богослужение. Восемь дней пробыли послы русские в Царьграде, и со многими дарами отпустили их императоры на родину, внушая им возвестить то, что видели и слышали.

Когда возвратились в землю свою, созвал опять Владимир бояр своих и старейшин и приказал послам возвестить дружине всё, что испытали о вере в чуждых странах. Со всею искренностью отвечали послы: «Ходили мы к болгарам, и странным нам показалось служение их; встают они, садятся как бы неистовые, в распущенных одеждах и дико смотрят по сторонам; всё у них мрачно и смрадно, и нет ничего доброго в законе их. Были мы у немцев и видели различные богослужения в церквах их, но без всякого благолепия, и не обрели себе никакой пользы душевной. Но когда мы пришли к грекам и они ввели нас в тот храм, где служат Богу своему, поистине не знали мы, где обретаемся — на небе или на земле, ибо на земле нет ничего подобного, ни такой красоты; одно лишь можно сказать, что если где-либо — то у них пребывает с человеками Бог, и служение ему у греков выше, чем у всех народов. Не можем забыть виденной нами красоты; всякий человек, вкусив однажды сладкого, уже не захочет после вкусить горечи; так и мы не можем долее здесь оставаться чуждыми сей вере». Глубокое впечатление произвело искреннее слово это на дружину Владимирову; многолетние старцы из числа бояр его, в памяти коих свежими ещё были минувшие времена блаженной Ольги, сказали князю: «Если бы не хорош был закон греческий, то не приняла бы его и бабка твоя Ольга, которая была мудрейшею из всех человеков». Заветное имя Ольги решило выбор любимого её внука, о котором столько молилась она; уж он не хотел более испытывать о вере и только спросил бояр своих: «Где креститься?» Старцы кратко отвечали: «Там, где тебе любо».

Здесь опять представляется чудное зрелище, которое не повторилось ни в каком народе, ибо в князе русском вполне отразился воинственный дух варяжского его племени: он ищет христианства, но не хочет смиренно молить о нём превозносившихся греков, памятуя унижение, какому подверглась мудрая Ольга от надменных кесарей, с которыми бились и отец его Святослав, и дядя Игорь. Князья русские, Аскольд и Дир, ходили некогда с оружием на Царьград и там приобрели веру; пойдет и он, по примеру их, ратию на греков, но не в дальний Царьград, а в ближайшую Корсунь и там завоюет веру! Нельзя было требовать смирения от язычника и воинственной его дружины; но искренно было его усердие, хотя и с младенческим мудрованием варяжских своих обычаев.

В 988 году собрал Владимир многочисленную дружину и спустился по Днепру так называемым греческим путем к торговой Корсуни, углубившейся в морском заливе. Князь русский стал со своими судами в лимане, на одно вержение стрелы от города, и началась кровопролитная осада, которой соответствовала столь же упорная защита. Крепко бились граждане из-за стен, и не было успеха дружине русской, хотя отовсюду обступила она укреплённый город. Напрасно грозил осаждённым князь русский, что три года готов простоять под их стенами, доколе не сдадутся; никто не помышлял о сдаче. Тогда Владимир стал помышлять о приступе и велел дружине своей присыпать стены землёй, чтобы взять город на копьё, но не было и тут успеха; граждане, подкопавшись изнутри под свои стены, ночью отгребали насыпь и уносили землю внутрь города, где насыпали на площади целый холм, доселе видимый посреди развалин Корсуни. Так протекло шесть месяцев в напрасных усилиях, доколе не вложил Господь в сердце одного Корсунянина, саном пресвитера, по имени Анастаса, открыть Владимиру тайное средство овладеть городом, не ради корысти человеческой, но чтобы самого завоевателя приобрести Богу, ибо ведома была ему благая цель сей необычайной брани. Кратко написал он на стреле: «Есть кладези за тобою к востоку, откуда по трубам течёт к нам вода, перейми их»,— и пустил стрелу сию в стан русский. Изумился Владимир столь нечаянному совету и принял его не как от человека, но как бы свыше. Поднял он взор свой к небу и воскликнул: «Господи, если так будет, то сам я в воде сей крещуся»,— и немедленно перекопал источники; жаждою истомился город и сдался, но не как победитель взошел в него с дружиною своею Владимир, ибо сам уже был побежден Богом христианским, который покорил ему Корсунь для собственного его спасения и вместе с ним всего его народа.