В картине Две мужских фигуры, с авторской датировкой на обороте холста «1913^ Малевич продолжал разрабатывать композиционный прием, использованный во мно­гих постсупрематических полотнах. Два персонажа полностью тождественны друг другу - одинаков жест прижатых к туловищу рук, одинакова одежда, одинаковы бороды. Разница между мужиками заключалась лишь в разной длине рубах, разной окраске одеяний и бород, чуть-чуть ином положении ног.

Образы крестьянской жизни, образы сельского труда, воплощенные худож­ником в конце 1920-х годов, при общности тем и сюжетов с холстами начала 1910-х годов отличаются от них пронзительной нотой драма­тизма, о котором Малевичу и в голову не приходило помышлять ранее. Одной из наиболее заметных черт его постсупрематической живописи стала безликость людей; вместо лиц и голов их корпуса увенчаны красны­ми, черными, белыми овалами. Мно­гие из зарубежных исследователей считают, что в фигурах позднего кре­стьянского цикла представлены оболваненные, безглазые обитатели тоталитарного социалистического рая. Однако непредвзятое отношение к Малевичу позволяет видеть другое: неподдельный трагизм и отчаяние исходят от этихбезлицых фигур, но, вместе с тем, они исполнены какого-то отстраненного величия и героизма, находившегося в разительном контрасте с фальшивым героизмом казенных персонажей советской мифологии - Рабочим, Крестьянкой, Колхозником, Спортсменом.

Поздние крестьянские «парадные портреты» представляют мужские и женские фигуры, выдвинутые на первый план в иератически-застылых позах. В картинах со схематиче­ски отвлеченными фигурами, размещенными на декоративно-ритмизированных фонах, главную роль, как и в супрематизме, играют форма и цвет, но экспрессивная образность придает постсупрематическому крестьянскому жанру другое, жизненно-эмоциональное наполнение. В холсте Крестьянин в поле четкая симметрия, строгость горизонтальных и диагональных линий усиливают своей геометрической регулярно­стью состояние оцепенения, беспросветной неподвижности, исходящие от фигуры крестьянина с беспомощно опущенными руками. Его лицо при всей гротескности и условности черт несет трагический отсвет, оно словно застьшо в мучительной гримасе недоумения. Дух картины, ее образный строй внутренне увязаны с той безыс­ходной общественной атмосферой, которую не мог не ощущать художник - на его глазах происходило неумолимое истребление органичной деревенской жизни, кото­рой он всегда восхищался.

Зловещий траурный цвет, в который окрашены руки, ноги, голова Крестьянки, придает ее образу характер скорбного символа. Контрастное сочетание черного лика с белым цветом одежды напоминает о фундаментальном цветовом принципе Черного квадрата- женский образ приобретает некий метафизический смысл. Диагональные полосы грозного неба словно подчиняют своей динамике позу женщины, повернувшей голову на безрадостный зов судьбы.

В другом обширном цикле постсупрематических картин художник проводил экспе­рименты с отвлеченно-фигуративными изображениями. Так, на обороте полотна Торс. Первообразование нового образа кроме собственного названия он обозначил: «проблема (цвет и форма) и содержание». Слова эти свидетельствуют об осознанной живописно-пластической идее: целью своей Малевич видел создание очищенной пластической формулы, «супрематизма в контуре человеческой фигуры».

В Женском торсе он воплотил совершенную в своем роде фор­мулу, строгой выверенностью линий, плоскостей, овалов сконст­руировав безупречный женский облик. В идеальной постсупрема­тической героине отдаленным эхом звучит «белый супрематизм»:

светлая половина фигуры едва проступает на белом фоне, однако ее невесомость каким-то непости­жимым образом уравновешена плотной яркой цветностью другой части. Этот впечатляющий конт­раст двух неслиянных и нераз­дельных половин единого целого порождает глубинные отклики на разных уровнях восприятия, от чувственно-поэтического до нрав­ственно-философского.

Долгое время Красная конница была единственной работой опального художника, признанной официальной историей советского искусства. Этому способствовало ее правоверное название, звучавшее в унисон с общепринятым восхвалением революции и Красной армии. Малевич преднамеренно закрепил этот пласт толкований датой «18 год» в правом углу холста и в надписи на обороте: «Скачет красная конница /из октябрьской столицы/ на защиту советской границы».

Меж тем, это едва ли не одна из самых опустошенно-трагических работ художника, и ее пафос, пафос антиутопии, далек от прославления реалий советской жизни. Она входит в цикл поздних произведений, наполненных странноватой экспрессией и бесцельным, на первый взгляд, динамизмом.

ПОЗДНИЙ ИМПРЕССИОНИЗМ И РЕАЛИСТИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ

После 1927 года в трудовой книжке Малевича все чаще и чаще менялись записи о ме­стах службы. Из Гинхука художника вместе с сотрудниками перевели в Государственный институт истории искусств, однако через два года искусствоведы института добились ликвидации его отдела. Непрочным было и положение его экспериментальной лабо­ратории в Русском музее. Поэтому бывший директор научно-исследовательского учре­ждения охотно откликнулся на приглашение Киевского художественного института и с 1929 года ездил туда преподавать, проводя каждый месяц две недели в Киеве.

Украинские авангардисты высоко чтили бывшего земляка - в харьковском журнале Новая генерация с апреля 1928 года печатался цикл статей, в основу которого бьл положен историко-теоретический труд Малевича Изалогия. На Украине его продолжали печатать и тогда, когда все московские и ленинградские издания оказались закрытыми для художника - последнее его выступление в столичной прессе датировано 1929 годом, пресловутым годом «великого перелома».

Начало своей профессиональной деятельности художник относил, как уже говори­лось, к 1898 году, - в 1928 исполнялся его тридцатилетний творческий юбилей. Треть­яковская галерея приступила к комплектации персональной выставки: для Малевича, как и для любого отечественного художника, это бьло чрезвычайно важным событием своеобразной прижизненной канонизацией

На выставке в Третьяковке вперемешку были представлены также полотна первого и второго крестьянских циклов. Затем шел черед «супранатурализма» - а от него уже рукой было подать до супрематизма.

По сути дела, персональная выставка Малевича в Третьяковской галерее в результате его усилий превратилась в прекрасно сочиненный художественно-теоретический трактат о своем пути, выраженный языком музейной экспозиции. В масштабе всего XX века это был первый художнический - ныне чаще именуемый кураторским - репре­зентативный проект, материализовавший четкий план. Сконструированный с помощью воли и представления, этот творческий «проект» был целиком принят современниками и потомками. Таким образом, Малевич подчинил себе не только пространство, но и время, убедив всех в истинности своей ретроспективной фантазии. Посредством выставки, посредством сдвига датировок, посредством литературных воспоминаний великий творец выстроил логически связную картину своего развития и оказался настолько успешным автором-концептуалистом, что его творение - собственная биография -и по сей день существует как художественно-историческая истина, с трудом поддаю­щаяся ревизии.