С конца 18 века берут начало две фундаментальные тенденции, связанные с разделением церкви и государства. Первая тенденция, наиболее отчетливое проявление, которой многие исследователи находят в Конституции США, заключается в предоставлении церкви, независимой от светских властей, максимальной свободы в реализации ее духовных, моральных и воспитательных задач. В Соединенных Штатах благодаря этому была создана система общедоступных церковных школ и воспитательных учреждений, религиозными организациями открыто множество университетов.

Тот вариант разделения церкви и государства, который сложился во Франции периода революции 1789—1794 гг. и позже — после победы большевизма — в России, представляет собой результат развития противоположной тенденции. В обоих этих случаях отделение церкви от государства практически означало полное вытеснение ее из всех значимых сфер социальной жизни, лишение ее возможности влиять на воспитание новых поколений, заниматься традиционной благотворительной деятельностью, пропагандировать религиозные идеалы, издавать соответствующую литературу. Религия — во Франции на несколько лет, а в России на долгие годы стала объектом преследований и репрессий. Ввиду того что марксистская идеология (как в свое время концепция «естественного права» Ж.-Ж. Руссо) представлялась совершенно новым, небывалым в истории и самым прогрессивным мировоззрением, способным полностью вытеснить все старые формы духовной жизни, революционеры-большевики искренне верили в возможность полного уничтожения религии. Теоретическим основанием этой веры служила марксистская концепция религии как иллюзорно-компенсаторного духовного образования, порожденного эксплуатацией и социальным отчуждением. Религия была главным препятствием установлению монополии марксизма в идейно-культурной области.

В. Беркен, рассматривая место, функции и назначение атеизма в большевистской идеологии и обществе, отмечает, что советский атеизм по своему характеру коренным образом отличается от западных форм атеизма. Он противостоит не только теизму, но также идеологической индифферентности и философскому агностицизму в религиозной сфере. Государство терпит церковь как культовое учреждение и официально признает свободу совершения религиозных обрядов. В то же время посредством своей системы образования, монополии в сфере культуры оно наступает на религию как мировоззрение.

Беркен характеризует марксистскую идеологическую монокультуру как «современный мирской вариант теократии». Советская идеология, считает Беркен, это уникальное сочетание философских и религиозных воззрений: «Квазирелигиозный характер советской коммунистической идеологии становится главным общим знаменателем в процессе многих критических исследований коммунизма. Действительно, основные сходства являются слишком поразительными, чтобы пройти незамеченными; почтя механически используется язык теологии и феномена религии для описания коммунистического мышления — догматический, гностический, эсхатологический, манихейский, сотериологический, мессианский, миссионерский и ритуальный»[2].

В 1922 г. при Политбюро ЦК РКП (б) была создана специальная «Комиссия по проведению отделения церкви от государства», позже переименованная более откровенною «Антирелигиозную комиссию». Целью комиссии была организация не только антирелигиозной пропаганды, но и репрессий. В числе постоянных сотрудников Комиссии основную массу работников составляли люди с самым низким уровнем культуры, многие не имели и среднего образования. Комиссия сыграла заметную роль не только непосредственно в удушении религии, но и в подавлении религиозной и идеалистической мысли.

В журнале «Красный библиотекарь» № 1 за 1924 год были опубликованы списки изымаемой из обращения литературы, куда входили книги Платона и Канта, Шопенгауэра и Вл. Соловьева, Ницше, Лескова, Л. Толстого и многих других авторов. Ряд запрещенных книг из этого списки был предназначен к уничтожению. Образовавшийся культурный вакуум заполнялся учебными пособиями по марксизму-ленинизму и атеизму.

Было организовано движение «воинствующих безбожников» — юных и взрослых. В массовом количестве закрывались церкви, начались карательно-пропагандистские антирелигиозные акции. 23 февраля 1922 года ВЦИК издал декрет о принудительном изъятии церковных ценностей. Прошли судебные' процессы над - священнослужителями и иерархами церкви, над патриархом Тихоном, массовые зверские расправы без суда над священниками и рядовыми верующими. В результате репрессивной антирелигиозной и антицерковной политики религия на десятилетия стала уделом только тех людей, которые во имя веры отказывались от любой карьеры и сколько-нибудь серьезного повышения социального статуса. Религиозность стала рассматриваться как разновидность гражданской неблагонадежности и неполноценности. Периодически на верующих обрушивались волны репрессий, аресты, отправка в лагеря.

В результате отделения от государства церковь приобрела столь желанную внутреннюю духовную свободу, но ее внешнему институционному существованию угрожало разрушение. Все аспекты церковной реформы отступили на задний план перед главным вопросом: удастся ли церкви выжить как институту.

После смерти патриарха Тихона в 1925 г. советское правительство запретило выборы нового патриарха. Приблизительно в это же время перестали существовать церковные кафедры; последние монастыри были закрыты в 1929 году. Послание митрополита Сергия (Страгородского) от 27 июля 1927 г. определило отношение церкви к государству. Она окончательно подпала под власть государства. К началу второй мировой войны церковная организация была практически полностью ликвидирована повсеместно. На конец 30-х годов известны лишь 4 епископа, справлявшие службу (для сравнения: в 1914 г. — 163 епископа).

Начало войны с фашистской Германией открыло новый этап в истории церкрвногосударственных отношений. Советское правительство пересмотрело сбою антицерковную политику, а Русская православная церковь вступила в период существенного восстановления. В CCCР была приостановлена антирелигиозная пропаганда. «Союз воинствующих безбожников» был распущен; антирелигиозные публикации запрещались, а музеи атеизма закрывались. Вновь открывались старые бездействующие церкви, в которые были назначены священники.

Поворот в сталинской политике в отношении церкви приходится на 1943 г., когда состоялась его встреча с духовенством. Церковь как институт получила возможность восстановления (хотя и в строго определенных пределах). Впервые после 1926 г. церковному (Синоду было разрешено выбрать патриарха. В то же самое время СНК СССР учредил новый Совет по делам Русской православной церкви, который должен был представлять в правительстве интересы церкви. Был разрешен выпуск «Журнала Московской патриархии», хотя его распространение было ограничено, а содержание подвергалось цензуре. В январе 1945 г. был принят новый устав, восстанавливающий организационную основу Русской православной церкви. В 1946 г. вновь были открыты семинарии.

Однако при этом Русская православная церковь должна была, безусловно, поддерживать внутреннюю и внешнюю политику правительства. Руководители церкви даже присвоили Сталину титул «духовного вождя» и «истинного защитника церкви».[3]