В последние годы среди политических лидеров правого (прокапиталистического) крыла и в демократических средствах массовой информации говорить о социальной справедливости явно считается дурным тоном. Если речь об этом и заходит, то главным образом в пренебрежительно-негативном контексте.

Левые политические силы в полную мощь эксплуатируют в своей идеологической работе приверженность российского массового сознания идеям социальной справед­ливости. Все чаще в последнее время используют в своей риторике слово "справедливость" президентско-правительственные круги, сводя при этом справедливость к более приемлемой для населения социальной политике. Что же касается демократов (причем не только радикальных, но и умеренных), то у них нет своей концепции, которую они могли бы противовопоставить коммунистической трактовке справедливости как распределительного (фактического) равенства.

Сложившееся сейчас неустойчивое равновесие на идеологическом фронте во мно­гом держится на отсутствии у основных противоборствующих сторон идеи, способной объединить расколотое общество, воодушевить его и примирить с неизбежными трудностями переходного периода. В условиях такого идеологического вакуума был, неизбежен выход на авансцену националистически ориентированных политических группировок, стремящихся увести массовое сознание от не решаемой пока проблемы в другую сторону. Однако политикам этой ориентации вряд ли удастся добиться в России хотя бы временного успеха. Логика политической жизни заставит искать решение проблем именно в точке основного социального напряжения и политико-идеологического противостояния. И та из сторон здесь, которая сумеет нащупать реальную опору в ценностно-нормативной структуре массового сознания и подчинить свою идеологическую доктрину и практику своей деятельности идее социальной справедливости, отвечающей общественным ожиданиям, та и окажется в итоге победителем. А до тех пор неизбежно затяжное, изматывающее общество, пере­тягивание каната с временным, неустойчивым перевесом каждой из сторон.

Возвращаясь к рассмотрению этапов развития российской многопартийности, необходимо отметить, что следующий виток активизации деятельности партий был спровоцирован углублением конфликта между представительной и исполнительной ветвями власти. В результате драматических событий сентября - октября 1993 г., последовавших за Указом Президента Российской Федерации № 1400 "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации", рухнула система Советов, и страна вступила в постсоветский период своего развития.

Узловым моментом в становлении многопартийности в России стало введение в действие Указом Президента Положения о выборах депутатов Государственной Думы в 1993 г., в котором устанавливалась принципиально новая для нашей страны пропорционально-мажоритарная избирательная система. Закрепленная в Положе­нии половинная доля пропорциального представительства в парламенте, а также ряд иных норм, обеспечивавших политическим партиям и движениям максимально благоприятные условия участия в выборах, явно не соответствовали их реальному месту и роли в обществе и в политическом процессе. Несмотря на фиксируемое опросами общественного мнения возрастание вовлеченности различных социальных слоев в "партийную" жизнь в течение всего 1993 г. (в апреле 60% респондентов не доверяли партиям и движениям или затруднились выразить кому-то из них под­держку, в июне эта группа сократилась до 54%, а в ноябре - до 43%), в преддверии выборов абсолютное большинство граждан по-прежнему не симпатизировало ни одной из политических сил.

Надо отметить, что противники введения в стране пропорциональной изби­рательной системы, напротив, говорили о ее дестабилизирующем влиянии на обще­ство. Мажоритарная же система рассматривалась как фактор создания благо­приятных условий для формирования двухпартийной политической системы, обеспечивающей высокую степень общественно-политической стабильности. Исходя из опыта некоторых западных демократий (прежде всего США и Великобритании), ряд отечественных политиков и экспертов полагали, что необходимо стимулировать развитие российской многопартийности в сторону формирования подобной двухпартийной системы. Однако такой подход не учитывал специфику российских реалий: в наших условиях движение к двухпартийности ускорило бы процессы дестабилизации общества и его раскола.

Дело в том, что двухпартийная система является фактором поддержания ста­бильности лишь при условии устойчивого общественного согласия по коренным проблемам политического и социально-экономического устройства общества. В России же к концу 1993 г. общество, по данным социологов, распалось примерно на три равные части: сторонники проводимого курса реформ, противники и без­различные. Не было ни одного института власти, чья деятельность поддерживалась бы большинством граждан, ни по одному ключевому вопросу устройства страны не существовало сколько-нибудь устойчивого общественного мнения. В этой ситуации способствовать с помощью избирательного законодательства стягиванию основных политических сил в два крупных лагеря означало бы усугублять радикализацию социально-политических отношений.

Есть все основания считать, что новая избирательная система способствовала сни­жению темпов радикализации политических отношений и прежде всего за счет уменьшения активности внепарламентской оппозиции. В частности, участие в вы­борах КПРФ и последующая деятельность фракции коммунистов в Государственной Думе заметно переориентировали коммунистическую оппозицию на отработку легитимных методов борьбы за власть и придали основной структуре ком­мунистического движения известный социал-демократический оттенок. Коммунистам и аграриям не удалось стать главными выразителями оппозиционных настроений. Общественное недовольство канализировалось при голосовании и на целый ряд иных партий и движений - от ЛДПР до "Женщин России". Все это, безусловно, стало фактором, сдерживающим поляризацию в обществе. Хотя, конечно, общая тенденция к расколу проявилась в результатах выборов 1993 г. уже достаточно явно. Главным индикатором этой тенденции стал неожиданный для многих наблюдателей "провал" политического центра (прежде всего речь идет о поражении на выборах влиятель­ного "Гражданского союза", а также ряда других объединений центристской ориентации).

Итак, можно сказать, что введение избирательной системы с половинной долей пропорционального представительства в принципе отвечало главному императиву того времени - острой потребности в стабилизации общественно-политической ситуации. Другое дело, что столь экстраординарное усиление политической значи­мости партий и движений не было сбалансировано надлежащей правовой регла­ментацией всех основных аспектов их жизнедеятельности. Действовавший в тот период союзный закон об общественных объединениях, нацеленный прежде всего на стимулирование зарождающейся многопартийности, уже явно не соответствовал ситуации, при которой партии и движения получали половину мандатов в Госу­дарственной Думе, что обеспечивало им ключевые позиции в решении вопросов, касающихся их организации и жизнедеятельности. Очень скоро стало ясно, что российским политическим объединениям еще далеко до партий парламентского типа, способных подчинять свою деятельность общегосударственным началам, идее общего блага. Результатом блокировки партийных парламентских фракций на базе общности их специфических (по сути дела корпоративных) интересов явилось то обстоя­тельство, что страна вступила в следующую избирательную кампанию по выборам в Государственную Думу, не имея закона о политических партиях. Закон о партиях, который дополнял бы и конкретизировал требования, предъявляемые к партиям в отличие от иных общественных объединений, и, следовательно, ограничивал бы бесконтрольную во многом деятельность партий, не был нужен в преддверии выборов партиям, получившим парламентское представительство.