* * *

Консерватории большей частью плодят людей, умеющих имитировать искусство, в то время как задача заключается в том, чтобы творить его.

* * *

Если дать волю воображению и представить себе землю после атомной войны (как мы воображаем её теперь) – трудно подумать, что музыка будет звучать над мёртвым камнем. Да останется ли и камень? Не обратится ли он в пар? Но не хочется думать, что дело именно дойдёт до этого!

Какой музыкальный инструмент уцелеет? Скорее всего – человеческий голос. Ощутив душевную потребность в музыкальных звуках, человек должен запеть. А инстинкт, который потянет его к себе же подобному (также уцелевшему), родит разговорную речь и совместное пение. Вот куда я веду, очень неумело, бестолково и сбивчиво: к хору, к хоровому пению, к соединению души в звуках, в совместной гармонии.

Я отрицаю сейчас, сидя за столом, что здесь есть зерно верной мысли. Хор – насущное (сейчас!) искусство. Утраченная миром гармония (дисгармония), выразитель которой – оркестр (европейский музыкальный голос), после катаклизма уйдёт, как уходит из организма болезнь, до того живущая в организме как самостоятельный, иной, чуждый организм, который борется с основным и пытается его победить, уничтожить.

Если болезнь не уничтожит основу, то она должна будет уйти. И в слабом, изнурённом теле возникает тихая гармония катарсиса, очищения мира. Это будет – звучание хора.

* * *

Фашизм – это, конечно, никуда не годное явление, справедливо осуждённое всем миром. Но, оказывается, бывает такой антифашизм, который ничем не лучше фашизма.

* * *

Продажность, оказывается, прекрасно соединяется с талантом. Ошибка думать, что это несоединимо…

* * *

Существует искусство – как голос души. Такова была русская традиция. В XIX веке, а может быть, и раньше, из Европы пришла (и особенно распространилась) идея искусства – как развлечения для богатых, для сытых, искусства – как индустрии, искусства – как коммерции. Искусство – как удовольствие, как комфорт. Искусство – принадлежность комфорта.

* * *

Прожив 66 лет, я вижу, что мир хаотичен не первородно, т.е. это не первородный хаос, а сознательно организованный ералаш, за которым можно различить контуры той идеи, которая его организует. Идея эта – ужасна, она сулит гибель всему, что мне дорого, что я любил и люблю, всему, что я сделал (и что будет истреблено за ненадобностью), и самому мне.

* * *

Мусоргский и Вагнер были величайшими из композиторов (величайшими художниками, людьми), а не «спекулянтами», умевшими вылепить форму (по образцу) и т.д., которых плодят в огромном количестве мендельсоновские и рубинштейновские консерватории. Они (Мусоргский и Вагнер) видели судьбу наций, крёстный их путь!

* * *

Русская культура неотделима от чувства совести. Совесть – вот что Россия принесла в мировое сознание. А ныне – есть возможность лишиться этой высокой нравственной категории и выдавать за неё нечто совсем другое.

* * *

Православие – музыка статична, всё внутри, в душе. Мелодия – хор – гимн. Восторг мира! Выразительность интонации. Идея – свобода. Инструмент – от Бога – голос, хор. Иррациональное.

Католицизм – музыка вся в движении, в динамике. Активность, воля, борьба, власть над миром. Рациональное. Фуга, мотет, контрапункт, инверсии, т.е. механические, умозрительные перестановки нот. Придуманный, сконструированный инструмент – орган, оркестр.

Измышлённая музыка, невыразительность интонации, но – формообразование. Конструктивизм, драматургия вместо интонации.

Два типа художников.

Первый тип – А. Блок, С. Есенин, Н. Рубцов, Мусоргский, Корсаков, Рахманинов – поэты национальные (народные). Они никому не служат, но выражают дух нации, дух народа, на него же опираясь. Подобного типа художники могут быть, разумеется, в любом народе, если есть предпосылки к их появлению, время как бы само рождает их.

Второй тип художника – прислуга.

Такой поэт или художник служит силе, стоящей над народом и, как правило, чужеродной силе. Под видом национального беспристрастия, «национализма», в его, главным образом, американском понимании, он служит обычно интересам чужой нации, стремящейся установить своё господство…

Возможно, что вы и подобные вам люди, делающие похожее в других областях жизни, и преуспеете – обратите русских в колониальный, бесправный народ (и сейчас он – полубесправный) без веры, без Бога, с выборочно дозволенной собственной историей и культурой, с оплёванным прошлым и неясным будущим.

Тогда – вы будете на коне, и силой утверждаемые, пасаждаемые ваши кумиры обретут известность, но всё равно никогда не обретут любви. Но возможно и другое, возможно, что вам не удастся попрать и окончательно унизить достоинство русского человека, тогда вы будете названы своими именами.

* * *

Я хочу говорить так, чтобы меня понимали, понимали смысл того, о чём я хочу говорить. Я хочу, чтобы меня прежде всего понимали те, кто понимает мой родной язык.

Стучусь в равнодушные сердца, до них хочу достучаться, разбудить их к жизни, сказать о ней свои слова о том, что жизнь не так плоха, что в ней много открытого хорошего, благородного, чистого, свежего. Но слушать не хотят, им подавай «Вальс» из «Метели»…

«Мира восторг беспредельный – сердцу певчему дан». Это – и есть драгоценная ноша художника, драгоценный божественный изначальный дар. Без него искусство мертво, это всего лишь пустая побрякушка.

* * *

Занимаясь отбором песен для кинофильма «Десять дней, которые потрясли мир», я выяснил достоверно, что Революция (не только октября 1917 года) и всё революционное движение на протяжении десятков лет не создали ни одной своей песни. Все песни революции – это немецкие, французские, польские и т.д. песни.

Тексты песен принадлежат большей частью европейским авторам. Родоначальником этой поэзии в России оказался Надсон с его нытьём и абсолютным отсутствием поэтического видения мира.

Ни одной песни русской… Ни одной своей ноты и, кажется, ни одного русского слова.

Это – не только удивительно. Россия и Революция оказались духовно несовместимыми.

* * *

Наша музыка – это пение. Это наша национальная природа – русских, украинцев, белорусов (тоже несчастных). Они находятся в ужасном положении в смысле искусства. Я не знаю, как им помочь, это ведь родной наш город. Язык его и мелос – это ведь тоже русское. Война по ним прошла, и жестоко. У них как-то не растёт культура коренной нации.

* * *

Для русской культуры, во всяком случае, для некоторой её части, характерны элементы, роднящие её более, чем культуру современной Европу, с Древней Грецией. Эти элементы получены нами через православную веру, которая впитала в себя и древнюю греческую философию. Вот откуда – платонизм у Мусоргского, Владимира Соловьёва, у блока и Есенина. Преобладающий элемент духовного начала в творчестве (Божественного).