Понятие моральной вины неприложимо к ребенку или к умалишенному — их дейст­вия непроизвольны. Но тот, кто совершил проступок, не совладав со своими инстинк­тами, страстями, от ответственности не осво­бождается, ибо он имел возможность и дол­жен был соизмерять свои действия с мо­ралью. Мораль требует не просто послуша­ния, подчинения предписаниям общества. Если я совершил хороший поступок или удержался от плохого только потому, что боялся наказания, осуждения со стороны общественного мнения, то еще нельзя ска­зать, что мной в данном случае руководил нравственный мотив. Ведь одно дело, если человек не украл потому, что кража претит его нравственному чувству, несовместима с его уважением к другим людям и самому се­бе. И совсем другое дело, если он просто по­боялся быть пойманным. Даже когда от преступлений и проступков воздерживаются ради того, чтобы жить спокойно, мы не мо­жем сказать, что поведение продиктовано высокоморальными мотивами. Хотя здесь нет видимых оснований и для осуждения (поступки согласуются с нормами морали), тем не менее забота о душевном комфорте, о спокойствии еще не стремление к добру. Нравственные убеждения в некоторых случаях могут заставить как раз пожертвовать своим благополучием и спокойствием ради добра и правды.

Мораль требует не просто подчинения внешним требованиям, а добровольного предпочтения добра злу. Конечно, это не значит, что принуждение и подчинение тре­бованиям, предъявляемым личности, излиш­ни. И принуждение, и подчинение необходи­мы во всяком обществе, в том числе и в на­шем социалистическом обществе. Общест­венный порядок, дисциплина во многом еще основываются и на мерах экономического, юридического, административного, автори­тарного принуждения. В какой-то мере при­нуждение останется и в будущем (напри­мер, в воспитательном процессе по отноше­нию к ребенку), но сфера добровольного, со­знательного поведения будет расширяться по мере нашего движения к коммунистиче­скому обществу. Одним принуждением нель­зя решить многих проблем, в том числе и воспитательных. Можно заставить человека отказаться от дурных поступков и делать то, что от него требуют, но нельзя силой сде­лать человека нравственным, а в жизни важны не только поступки сами по себе, но и то, какими мотивами они продиктованы. Ко­нечно, на практике мы судим о людях по их делам, по поступкам. Другого способа и нет, поскольку нет безошибочных средств загля­нуть в душу другого человека. По действи­ям мы судим о мотивах. Мотив проявляет себя в поступках. Но если принимать во внимание только само действие и его объек­тивные результаты, то мы должны были бы судить и невменяемых, и малых детей, не должны были бы делать различия, например, между умышленным преступлением и не­умышленным. Но даже уголовное право учи­тывает мотивы.

Подобно тому как о нравственности того или иного человека следует судить не толь­ко по его поступкам, но и по их мотивам, так и о возникновении общественного мо­рального сознания и морального поведения можно говорить только тогда, когда уста­новлено наличие у людей особого рода мо­тива — стремления к добру, которое отлича­ется от других побуждений, управляющих их поведением,— практической целесообразно­сти, внешнего принуждения, инстинктивного влечения, страха и т. д. До различения добра и зла нет и морали в вышеуказан­ном смысле. Ведь порок, как и доброде­тель, не существует сам по себе как естест­венное свойство. Порок — это то, что осуж­дается людьми (обществом, классом), добро — то, что одобряется. До возникновения представлений о добре и зле «дикарь», «стадный человек» был так же морально не­винен (не был ни нравственным, ни безнрав­ственным), как невинно животное или ма­лый ребенок.

Как уже отмечалось, необходимым (хотя и недостаточным) условием морали являет­ся сознание и возможность свободного вы­бора. С другой стороны, столь же несомнен­на связь морали с упомянутым «социаль­ным инстинктом», участвовавшим в регуля­ции поведения первобытного человеческого стада. Совпадение внешних проявлений «со­циального инстинкта» и морального поведе­ния заставляет предположить, что в проис­хождении нравственности этот инстинкт сыг­рал немаловажную роль. Обе эти предпо­сылки морали находятся между собой, од­нако, в видимом противоречии. Дело в том, что сознание и свобода выбора делают как раз возможным отступление от требований инстинкта. Если животное не может посту­пать вопреки инстинкту, то человек благо­даря свободе, которую он обрел, осознавая окружающее и самого себя, может отсту­пить от веления инстинкта и сделать то, что подсказывает ему разум.

Мораль явилась выражением разрыва сущего и должного. Если для сознания предшествующих эпох сущее и представлялось должным[4], то те­перь должное стало тем, чего нет в действи­тельности. О морали говорят, что она суще­ствует постольку, поскольку не осуществ­ляется. Мораль говорит не о том, как люди поступают, а о том, как следует поступать. Выражением этого должного в сфере нрав­ственного поведения и явилось понятие доб­ра. В силу социальных причин разошлись между собой желания и обязанности людей.

Из этого расхождения и возникло мораль­ное сознание с его «вечными», «прокляты­ми» вопросами, над которыми билась этиче­ская и философская мысль в течение многих тысячелетий.

Эгоизм или самопожертвование? Страда­ния или удовольствия? Счастье или добро­детель? Долг или склонность? Эти и другие «или» возникли и существуют на базе материальных противоречий. Традиционная мо­раль была направлена против тех пороков, устранить которые она была не в состоя­нии, ибо причины этих пороков лежали во внеморальной сфере — в сфере практиче­ских социальных отношений. В этом смысле Маркс и Энгельс называют мораль, повто­ряя слова Фурье, «бессилием в действии»: «Всякий раз, как только она вступает в борьбу с каким-нибудь пороком, она терпит поражение»[5].

Еще в глубокой древности человек заме­тил такую странность своей психической ор­ганизации: «Вижу, одобряю, поступаю на­оборот». Расхождение между идеалами и убеждениями человека и его жизнью, наме­рениями и поступками, словом и делом име­ет глубокие социально-психологические кор­ни. Эпохи социального неравенства сформи­ровали такой тип человека, для которого характерно постоянное столкновение и борь­ба различных мотивов. Стремление к сча­стью, благополучию неминуемо вступало в конфликт с нравственными велениями, и человек далеко не всегда и не во всем нахо­дил в себе силы предпочесть добродетель благополучию.

Функцию морали, однако, не следует ви­деть только в приведении поведения людей в соответствие с предписаниями. Как уже отмечалось, механизмы социальной регуля­ции складывались ранее и помимо морали. И в дальнейшем порядок в обществе осно­вывался главным образом на иных, более надежных способах принуждения, чем мо­раль (обычай, общественная власть, закон и т. д.). Не только в поддержании порядка и дисциплины состоит основная роль морали. Ее историческая миссия гораздо шире и глубже. Нравственное сознание как родо­вая характеристика духовного бытия чело­века должна быть соотнесена и поставлена в связь с действием тех сил и начал, кото­рые определяют и движут общую историю природы и человека. Мораль является од­ним из рычагов, способствующих развитию общества и личности и действующих в на­правлении прогрессивного хода всего эво­люционного процесса. «Нравственность слу­жит для того, чтобы человеческому обществу подняться выше .»[6]—говорил В.И.Ленин. Исторический смысл морали — утверждение человеческого в человеке — совпадает с об­щим смыслом и направленностью развития человеческой культуры, поскольку сама ис­тория есть процесс становления и реализа­ции подлинной сущности человека.