Одна из идей марксизма в том, что: «Способ производства материальной жизни обуславливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще». К государству и праву от экономической структуры идет линия причинно-следственной зависимости. Конечную причину и решающую движущую силу всех важных исторических событий марксизм находит в экономическом развитии общества.

Марксизмом утверждается, что реальный базис (экономика) всегда остается первичным и решающим моментом для политической и юридической надстройки. Это – всеобщий закон. Конкретные его воплощения от эпохи к эпохе меняются. Например, детерминация буржуазной государственности капиталистической экономикой не является по своим формам, методам, социально-психологическим рычагам и прочим факторам копией детерминации государств античного мира производственным отношениям того времени. Даже в границах одной общественно-экономической формации решающее воздействие производственных отношений на государственный строй осуществляется на ее начальных этапах по-другому, нежели тогда, когда она клонится к закату. Дело тут в историческом «перепаде» состояний самой экономики, вследствие чего один и тот же экономический базис обнаруживает в своем проявлении, в своем влиянии бесконечные вариации и градации.

Марксистский взгляд на классовый характер государства и права производен от историко-материалистического понимания природы социальных классов и их взаимодействия. Благодаря этому пониманию делается очевиднее укорененность государства и права в «материальных жизненных отношениях», нагляднее проступает объективная общественная потребность в них на некоторых этапах истории, яснее становятся закономерности происходящих в них изменениях и т.д.

В условиях разделения общества на противоположные классы жизнедеятельность политической и юридической надстройки, взятой во всех измерениях, пронизывает и определяет интерес господствующего класса. Данный интерес присутствует как в выполнении этой надстройкой сугубо принудительных акций, прямо обусловленных наличием классовых антагонизмов, так и в выполнении ею «общих дел, вытекающих из природы всякого общества».

Марксизм рассматривает обе упомянутые роли государства и права в их неразрывном единстве, т.е. в таком состоянии, в каком они находятся в практической, эмпирической жизни. Лишь во взаимообусловленности одной роли другой можно точно распознать всю истину каждой из них. Заведование общими делами общества и выполнение функций механизма, используемого господствующим классом для подавления своих классовых противников, - вовсе не параллельно совершающиеся процессы: у них есть множество точек соприкосновения и пересечения.

В марксизме классовая борьба выступает одной из важнейших закономерностей бытия общества, расколотого на антагонистические классы. В значительной мере из-за нее аппарат государства оказывается учреждением, легитимно осуществляющим целенаправленное насилие в обществе.

Помимо карательно-репрессивной функции государства Маркс и Энгельс выявили и иные социальные свойства, иные (напрямую не связанные с насилием) способы жизнедеятельности. Однако в идеологии революционного социалистического движения почти вся совокупность воззрений Маркса и Энгельса на природу государства была сведена к формуле: «государство – организация для систематического насилия одного класса над другим (одной части населения над другой)».

Государственное право современной России:

до 21 сентября 1993 года.

21 сентября 1993 г. и последующие акции ознаменовали известный рубеж в развитии государственного права Российской Федерации, - закончился период, открывшийся актами первого Съезда народных депутатов РСФСР. Фактологическая канва этого периода должна была бы следовать таким широко обсуждавшимися средствами массовой информации событиям, как, например, конфликты между Съездом и Президентом, созыв Конституционного совещания или вердикт Конституционного Суда по делу КПСС. Однако все это не должно закрывать более глубокий фон: тенденции развития государственного права современной России, которые лишь проявляются в фактах законодательной истории, но далеко не всегда усваиваются из этих фактов текущей публицистикой.

Значительные разделы государственного права, несмотря на произведенные модификации, продолжали оставаться чем-то наследуемым с так называемых «советских времен». Но рядом с ними возникли оригинальные для России институт президентуры с подключенной сюда иерархией глав администрации, конституционная юстиция, федеративный договор, законодательство о языках и реабилитации репрессированных народов, наконец, обширные акты, построенные вокруг реализации основных прав и свобод граждан, включая сюда закон о референдуме. Между тем именно эти юридические новеллы, как ничто другое, прекрасно демонстрировали «ненадежность» и пока еще сомнительную «перспективность» государственно-правовых новообразований.

Нисколько ни умаляя значения проделанной с 1990 г. законодательной работы в области государственного права, все же рискнем заключить, что эта работа имела характер по-своему оправданного и объяснимого, но все же в немалой степени «искусственного моделирования», искусственного в том смысле, что правотворчество было слишком подчинено неким концептуальным установкам узкого круга лиц, следованию «мировым» демократическим образцам, а также преувеличенному представлению об авторитетности законов для их адресатов и связанной с этим слабой проработанности гарантий их исполнения.

Если говорить о складывающимся режиме с позиций не только российского обывателя, но и реального участника политической жизни, то наиболее лаконичной и емкой характеристикой современного режима оказалась бы болезненная зависимость изменяющегося государственного права от политической конъюнктуры, включая сюда откровенную борьбу за «право на власть», суеты своеобразно возрожденной римской «клиентеллы», сохранение отчаянного романтизма у части политических активистов и все более широкое «опохмеление» в политических и юридических анализах происшедших событий. Однако еще интереснее другое: стремление выработать некую методологию «переходного периода».

Вследствие всего этого вполне реально усомниться в тех перспективах, которые сегодняшняя конституционная доктрина и политическая практика связывают с образом «демократического правового государства», а по сути – заимствованным образом. Даже при отпадении доминировавших ранее просоциалистических начал российская государственность будет сохранять какой-то свой собственный «незападный» облик, обусловленный как историческими факторами, так и чрезвычайно противоречивыми реальностями огромной многонациональной страны. Ни историческая реституция, ни рецепция западной государственности не смогут сыграть решающей роли в становлении нового конституционного режима в России. И здесь вполне уместным кажется взглянуть на проблемы российской государственности и государственного права не с позиций определения оптимальных для России государственных форм, а совсем с иной стороны: судьбы государства в третьем тысячелетии нашей эры.