После шел балет, и затем все гости уже танцевали в залах; под конец был предложен ужин, в зале, в которой ужинали, был устроен роскошный буфет, уступы которого были уставлены драгоценными сосудами. Большие блюда с десертами были накрыты хрустальными колпаками, на которых были представлены разные этрусские фигуры. Дорога, по которой поехал в Москву, была вся освещена горевшими смоляными бочками.

Во время коронационных празднеств императора Александра I Останкино посетил государь – здесь ему был устроен пышный праздник. Государя с семейством встретили полонезом Козловского, слова Державина «Гром победы раздавайся», с пушечными выстрелами; затем была пропета кантата на день коронования государя: «Русскими летит странами на златых крылах молва»; после пел еще графский хор известные тогда куплеты: «Александр! Елизавета! Восхищаете вы нас! »

По окончании обеда высокие посетители приглашены были в темную комнату, обращенную окнами на двор, и оттуда смотрели блистательный фейерверк. Блестящая иллюминация, устроенная Шереметевым, от Останкина тянулась на пять верст к Москве и стоила ему несколько десятков тысяч рублей.

Второв в своих записках говорит, что на всем пути стояли какие-то изобретенные особые машины, в конструкцию которых входила серебряная ткань. Теперь нельзя представить той роскоши, блеска, которыми отличались почти все московские собрания эпохи восшествия на престол Александра I – возможен ли теперь, например, маскарад с пятнадцатью тысячами гостей, вроде того, который был устроен в Слободском дворе по случаю коронации императора?

Не менее богатый праздник в Останкине дали опекуны молодого графа, во время пребывания двора с новобрачными в 1817 году; в это время посетил не имение Шереметевых и прусский король Вильгельм III, отец новобрачной. Прием царственных особ состоялся утром, в полдень был здесь утренний спектакль, давали русскую пьесу: «Семик или Гулянье в Марьиной роще». Пьеса эта долго не сходила в то время с репертуара; она была не что иное, как большой дивертисмент из песен и плясок.

Но как уже было упомянуто, главным украшением Останкинского, дворца, да и всего Останкина, в то время можно было несомненно считать театр. В конце XVIII века в Москве было 53 крепостных театра, но такого здания с его великолепным театральным залом не имел ни один из них. Так же театр в Останкине был прекрасно оборудован и удивлял современников: полы здесь были так устроены, что за несколько минут кресла убирались вниз, и театр вместе со сценой превращался в танцевальный зал – «воксал». Это сценическое оборудование было создано крепостным мастером Ф. И. Пряхиным. Зал владел прекрасной акустикой, места в нем располагались полукруглым амфитеатром, чтобы каждому зрителю удобней было видеть сцену и друг друга и доставлять таким образом «прекрасную картину глазам, когда театр бывает полон», как писал один из создателей театра – дворца Кварнеги. Репертуар театра содержал более 100 опер и балетов в основном итальянских композиторов.

В театре Шереметева выступала крепостная труппа из 200 талантливых актеров, певцов, музыкантов, танцовщиц и среди них Прасковья Ивановна Ковалева (Параша Жемчугова), обладавшая драматическим талантом, редким по красоте и выразительности голосом, незаурядными композиторскими способностями.

Граф Николай Петрович Шереметев когда увидел Парашу был так поражен её красотой и голосом что не мог вымолвить ни единого слова. Граф познакомился с этой женщиной поближе. Шереметев встретил в актрисе действительно редкую и высокую душу, и любовь его скоро сделалась страстью постоянной и единственной. Живя с нею граф с каждым часом совершенствовался и возвышался и не мог этого чувствовать. Он расстался с прежними мелкими увлечениями, постепенно бросил охоту, забыл праздную жизнь, предался сценическому искусству, сделался хорошим хозяином, распространил и усовершенствовал школу, покровительствовал художникам, много читал и много делал добра.

Расстояние между его общественным положением и положением его подруги было слишком велико для тогдашнего времени: тогда скорее простили бы распутства, не знавшие предела, чем подобную страсть, и вся эта блестящая обстановка и внешность скрывала только самую глубокую драму, полную треволнений, огорчений и прочее.

По рассказам старых людей, граф нередко входил в комнаты Параши и заводил с ней беседу, как ему тяжело, что он собирается жениться на равной ему, и нужно им расстаться. Параша не выражала ни упреков, ни жалоб, только после, когда выйдет граф, она плакала и молилась.

Все выше описанное происходило в Кускове, но так как ни граф ни его возлюбленная не могли выдерживать косых взглядов, сплетен и т.д., Шереметев с Прасковьей переезжает в Останкино. Вся труппа кусковского театра тоже переехала в Останкино вместе со своим хозяином. И вскоре в Останкинском театре проходили все спектакли, которые игрались в кусковском театре.

Но нельзя сказать что в высшем обществе Прасковью Ивановну вообще не признавали. Сам император Павел много раз навещал в Останкине Прасковью Ивановну как хозяйку дома, признавая этим «совершившийся факт», Еще больше любил Парашу и уважал за высокие душевные качества московский митрополит Платон, светило своего времени. Посоветовавшись с добрым своим другом, митрополитом Платоном, «с апробации и благословения его», граф вступил в законный брак.

Бракосочетание в Москве было торжественное в церкви Симеона Столпняка на Поварской 6-го ноября 1801 года. Свидетелями бракосочетания были близкие люди: К. Ан Щербетов, известный археолог А. Ф. Малиновский и синодский канцелярист Н. Н. Бем, домашний графа; со стороны же невесты друг ее актриса Т. В. Шлыкова, умершая в 1863 году, 90-та лет. Но ее актриса долго сохранялся в тайне, и бедная жена одного из первых богачей и знатных людей не смела при всех называть вго своим мужем. В последние годы супруги жили в Петербурге на Фонтанке в собственном доме; спальня Прасковьи Ивановны находилась близ домовой церкви, и последняя была единственным утешением. 3-го февраля 1803 года у ней родился сын Димитрий, но мать беспрерывно спрашивала о новорожденном, выражала боязнь, чтобы его не похитили; требовала часто е себе и единственно радовалась, заслышав крик его в соседней комнате.

Но дни красавицы были сочтены, и 23-го февраля 1803 года она скончалась. Погребена она в Невской лавре; над могильной ей плитой видна следующая эпитафия:

Храм добродетели душа её была,

Мир, благочестие и вера в ней жила.

В ней чистая любовь, в ней дружба обитала

и т.д.

Муж заказал портрет лежавшей в гробу графини и надписал девиз покойной: «Наказуя наказа мя, смерти же не предаде мя».

Тяжка и мучительна была утрата супруги для графа; до самой кончины го не мог вспомнить об ней без слез – память о графине увековечена в Москве постройкой Странно - приимного дома с больницею и богадельнею, основанного по мысли её графом Николаем Петровичем Шереметевым. Покойнай графиня отличалась широкою благотворительностью; ежегодно, по завещанию её, выдается значительная сумма сиротам, бедным, убогим ремесленникам, на выкупы за долги и на вклады в церковь. После смерти графини Кусково совсем опустело – граф ещё при жизни её перевел все оттуда в Останкино, - даже зверинец графа оскудел – все ценные его олени были перебраны к столу, а борзые и гончие, как и охотничьи наряды, были проданы разным лицам, славившимся в ту пору охотую.