Ах ты, шарик голубой,

грустная планета,

что ж мы делаем с тобой,

для чего все это?!

Все мы топчемся в крови,

а ведь мы могли бы…

Реки, полные любви,

по тебе текли бы…

Образ голубого шарика разрастался до символа. Он опять обратился к образу голубого шарика:

Земля изрыта вкривь и вкось,

ее сквозь выстрелы и пенье

я спрашиваю:

«Как терпенье?

Хватает? не оборвалось?

Выслушивать все наши бредни:

Кто самый первый , кто последний? »

Она мне шепчет горячо:

«Я вас жалею, дурачье!

Пока вы топчетесь в крови,

пока друг другу глотки рвете,

я вся – в тревоге и заботе…

изнемогаю от любви!

Зерно спалите – морем трав

взойду над мором и разрухой,

чтоб было чем наполнить брюхо,

покуда спорите кто прав».

Мы все трибуны, смельчаки,

все для свершений народились,

а для нее – озорники,

что попросту от рук отбились.

Мы для нее, как детвора,

что средь двора друг дружку валит

и всяк свои игрушки хвалит…

Какая долгая игра!

Опубликованное лишь в конце 80х годов, стихотворение не случайно пролежало так долго в столе: мучившие поэта вопросы приобретали неразрешимо – философский оттенок.