А после 1812 начинается новая «война», на этот раз литературная. На одном из полюсов оказываются члены общества «Беседа любителей русского слова» во главе с Шишковым, на другом – общество «Арзамас», бессменным секретарем которого становится Жуковский. Его острый ум, склонность к каламбурам, шуточным и дружеским посланиям делают его душой общества. Среди его друзей и единомышленников – Василий и Александр Пушкины, А.Тургенев, П.Вяземский, С.Уваров… Все те, кто был солидарен с требованием Карамзина «писать так, как говорят», опираясь при этом на изменчивость литературных языковых норм. Шишков же, напротив, выступал как сторонник неискаженного русского языка, ссылаясь на традиции Ломоносова. Однако сам Жуковский своеобразно пользуется поэтическим языком. Его излюбленные слова – любовь, красота, невидимое, неизъяснимое, тишина, радость – на разные лады варьируются и перетекают из одного стихотворения в другое, создавая причудливую вязь, увлекая читателя в иной, лучший мир, в дальнюю, обетованную страну. Истинный романтик, он полагает, что «внешняя точность описания мешает постигнуть тайны мироздания, доступные только интуиции, мгновенному поэтическому озарению…». Не потому ли к поэзии Жуковского еще при жизни автора относились по-разному. Белинский, например, полагал, что некая туманность, расплывчатость поэтических образов Василия Андреевича и составляет главную прелесть, равно как и главный недостаток его произведений. К.Рылеев прямо писал о пагубном воздействии поэта на русскую литературу, а Бестужев, также считая изъяном склонность к мистицизму, писал все же так: «С Жуковского и Батюшкова начинается новая школа нашей поэзии. Оба они постигли тайну величественного, гармонического языка русского».
Пушкин же и вовсе называл Жуковского «кормилицей» всей последующей плеяды поэтов, признавая его заслуги в разработке нового поэтического языка. Защищая своего друга, Пушкин вопрошал в письме Рылееву: «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? Потому что зубки прорезались?». Жуковский, в свою очередь, видел в Пушкине восходящее «солнце русской поэзии» и в ответ на подношение только что вышедшей поэмы Руслан и Людмила подарил Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю ученику от побежденного учителя».
«Все необъятное в единый вздох теснится…» С годами, особенно после пережитой глубокой личной драмы, Жуковский все более задумывается о «небесном», о «святом», в стихах его все явственнее звучит религиозный, а порою мистический оттенок. И хотя друзья поэта опасались, что после смерти своей музы и «ангела-хранителя» Маши Протасовой он лишится главного источника вдохновения, перо он вовсе не думает оставлять. Разве что стиль его произведений становится несколько строже, порою он отказывается и от стилистических излишеств, и от традиционной рифмы. Слово для него все более и более становится знаком чего-то неизмеримо более существенного, чем видимый, осязаемый мир, а «избыток неизъяснимых чувств», по-прежнему переполняющий его душу, «жаждет излиться и не находит вещественных знаков для выражения». «Все необъятное в единый вздох теснится; и лишь молчание понятно говорит», – пишет он в известном стихотворении Неизъяснимое (1819). В то же время именно словами, поэтической речью Жуковский с годами овладевал все совершенней. Свидетельство тому – прежде всего его оригинальные произведения 20-х гг., пожалуй, наиболее совершенные создания его лирики – Невыразимое, Мотылек и цветы, Таинственный посетитель, стихи, проникнутые фантастичным переплетением жизни человека и тайной жизни мира, природы. Весьма много и плодотворно в 20–30-е годы поэт трудится и над балладами и переводами. Сюжеты он берет у Шиллера (Рыцарь Тогенбург, 1818), Кубок (1831), у Гёте (Рыбак, 1818), у Вальтера Скотта (Замок Смеагольм, или Иванов вечер, 1822), у Уланда (Алонзе, 1831)… Увы – мотив «вечной разлуки» звучит во всех упомянутых сочинениях печальным, неизбежным рефреном… Кроме того, еще в 20-х годах Жуковский переводит на современный русский язык незадолго до этого обнаруженное Слово о Полку Игореве, в 1818–1822 переводит Шильонского узника Байрона, Орлеанскую деву Шиллера, испытывает сильное увлечение Гете с которым в 1821, во время первой его заграничной поездки, лично знакомится.
Поприще деятельности Жуковского в его зрелые годы не ограничивается одной лишь изящной словесностью. Уже маститый поэт, почетный член, а затем и академик Петербургской АН, он пользуется доверием императорского двора – его приглашают состоять наставником при малолетнем сыне Николая I, будущем императоре Александре I. Пользуясь своим положением, Жуковский не только пытается воспитать царственного наследника соответственно высоким понятиям нравственности, но принять посильное участие в облегчении участи гонимых и поверженных. Так, во время поездки вместе с юным Александром по Сибири и Уралу он делает все возможное, чтобы помочь сосланным декабристам и их семьям, и во многом благодаря его заступничеству был освобожден от крепостной зависимости украинский поэт Тарас Шевченко…
В результате воздействия различных фактов социально- политического и духовного порядка у Жуковского сложилось своеобразное мировоззрение. Неразрешимые противоречия раздирали его внутренний мир при всей внешней его умиротворенности и видимом эволюционизме.
Его европеизм проявлялся буквально во всем - в тематике, в обращении к западным авторам, в изучении западных учений, в его откровенном прозападническом просветительстве. И все-таки европеизм был насквозь пропитан российским самобытничеством.
Между тем его поэзия полна духом романтической оппозиционности и отрицания существующих в действительности отношений. Он не принимал мир крепостничества, но не по социально-политическим соображениям, а вследствие своих религиозно-нравственных убеждений.
А эта романтическая оппозиционность противоречиво сочеталась у Жуковского с осознанным убеждением необходимости самодержавия, с неприятием декабризма. Но при этом человеческие симпатии и дружеские связи сближали его с декабристами: кн. Трубецким, К. Ф. Рылеевым, кн. Волконским, братьями Тургеневыми и братьями Бестужевыми. Они доверяли ему ; так , в 1823 году кн. Трубецкой предложил Жуковскому войти в состав «Северного общества» , от чего поэт решительно отказался, но не донёс; Александр I об этом ничего не узнал.
