В 1862 году во второй части журнала Санкт-Петербургской духовной академии «Христианское чтение» появилась статья без подписи с характерным названием – «Русское православное духовенство, обвинения против него и его цивилизаторская деятельность: современные заметки» [См.: 43].

Автор указывает на ненормальность положения духовенства: государство смотрит на духовное сословие только как на свое внешнее орудие, духовенство принижено в своем отношении к другим сословиям. Оно зависит от крестьян, зависит от помещика, его не принимают в свой круг «образованные». Либеральная интеллигенция, столько ратовавшая за просвещение крестьянства, отказывалась не только помогать духовенству в создании и поддержании крестьянских школ, но даже не желала видеть огромной проделанной работы, которая уже давала реальный результат. И, тем не менее, духовенство оставалось наиболее деятельной общественной силой. Оно «без шума продолжало свое дело учительства, не имея материальных средств и не встречая ни малейших признаков общественного сочувствия» [43, с. 625].

Жизнь основной массы духовного сословия – это жизнь среди народа и вместе с народом. Народные радости и несчастья – это радости и несчастья русского духовенства. И в силу этого оно способно было взять в свои руки образование крестьян. Разделяя с крестьянством его образ жизни, оно одновременно духовно и культурно возвышалось над ним. Поднимая проблему отчужденности крестьянства – основной массы населения России – от других сословий, автор признает духовенство единственной силой, способной обеспечить органичное развитие народного образования на селе.

В конце статьи автор отвечает еще на одно обвинение, выдвинутое против духовенства – что оно открывает школы не по движению собственного сердца, а по прямому административному указанию начальства. Он считает, что административное предписание духовенству об открытии сельских школ было необходимо по двум причинам.

Первая – это следствие подчинения духовенства государственной машине – привычка «действовать только по предписанию», ничего не предпринимать без указания начальства, «чтобы не попасть в беду с непрошеным усердием на пользу общую» [43, с. 654]. Вторая причина – сопротивление помещиков распространению грамотности среди их крестьян – в совсем недавнем прошлом крепостных, а теперь – временнообязанных.

Такие обвинения в формальном характере школ, открываемых духовенством, были достаточно распространены в либеральной печати. Типичной для этой группы публицистических материалов является статья профессора И. Беляева «Ответ тульским епархиальным ведомостям», помещенная в газете «День» [См.: 4]. В ней автор утверждает, что в церковных школах, открытых «по щучьему велению» и похожих на «потемкинские деревни»… вовсе нет учеников. В ответ на это на страницах православной периодической печати приводятся обширные статистические и другие данные, свидетельствующие о реальном значении духовенства в деле народного образования. Кроме того, министерство внутренних дел поручило отдельным губернаторам проверить сведения, доставленные епархиальными властями. Результаты проверок полностью совпали с первоначальными сведениями.

В феврале 1862 года в том же журнале «Православное обозрение» снова был рассмотрен вопрос об участии духовенства в народном образовании [См.: 29].

«Народные школы со времени возникновения их находятся в руках духовенства, а дело народного образования у нас подвигается неуспешно, и народные школы до сих пор находятся в дурном положении» - таков главный аргумент либеральных оппонентов. Однако, подобно автору цитировавшейся выше статьи из «Христианского чтения», автор «Православного обозрения» считает, что в России его времени просто нет другого образованного слоя, который бы мог возглавить народное образование и в целом миссию культурного просвещения крестьянства.

Государственная казенщина внецерковного образования, отчужденность власти от народных низов, а значит и народной школы, смыкается с отчуждением от народа «образованного общества». Последнее не способно ни заинтересовать народ к делу народного образования, ни передать ему что-либо применительно к его понятиям и языку.

Будучи чуждой для народа по образу жизни, по представлениям об окружающем мире, даже по языку, «образованное общество» - формирующаяся «интеллигенция» - оказывается неспособной на культурное и цивилизационное лидерство по отношению к простому народу.

Таким образом, на рубеже 50-60-х годов XIX столетия в периодической печати развернулась напряженная дискуссия, посвященная судьбам народной школы и месту в ней православного духовенства. Спустя полвека критика формирующейся «интеллигенции» консервативными православными публицистами продолжилась в том же русле на страницах знаменитого в начале ХХ века сборника «Вехи».

§ 2. ВЫДАЮЩИЕСЯ РУССКИЕ ПЕДАГОГИ И МЫСЛИТЕЛИ О НАЗНАЧЕНИИ И СМЫСЛЕ НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ

Вторая половина XIX века – это период становления научной педагогики. Многие русские мыслители и педагоги, увлеченные идеей народного просвещения, разрабатывали принципы построения школьного образования, его цели, задачи, методы. Все педагогическое наследие этого времени можно условно разделить на два направления: традиционно-религиозное и либерально-гуманистическое.

Представители первого направления все здание народной школы предлагали основать на религиозно-нравственном фундаменте. Иными словами приоритет в образовании они отдавали нравственному воспитанию, основанному на традиционной для России православной вере. Будучи сторонниками христианской антропологии, многие русские религиозные философы (И. В. Киреевский, В. В. Зеньковский, И. А. Ильин, В. В. Розанов и др.) выделяли ряд основополагающих принципов нравственного воспитания: гармоничное развитие всех сторон человеческой личности (в первую очередь духа, и уже затем души и тела), церковность, самоценность и суверенность личности, целостность и духовную свободу, ведущих человека к самовоспитанию и постоянному нравственному совершенствованию.

И. В. Киреевский в своей работе «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России» (1852) пришел к заключению, что корень образованности России живет в народе и, что самое важное, в его святой Православной Церкви. Отсюда он делает вывод, что прочное здание просвещения в России может быть построено только в том случае, если образованный класс, способный вырабатывать общественное самосознание, почувствует потребность в новых умственных началах и от одностороннего европейского просвещения обратится к чистым источникам православной веры. «Одного только желаю я, - заканчивает статью Киреевский, - чтобы те начала жизни, которые хранятся в учении святой Православной Церкви, вполне проникли убеждения всех степеней и сословий наших, чтобы эти высшие начала, господствуя над просвещением европейским и не вытесняя его, но напротив, обнимая его своей полнотою, дали ему высший смысл и последнее развитие и чтобы та цельность бытия, которую мы замечаем в древней, была навсегда уделом настоящей и будущей нашей Православной России…» [17, с. 213]. В «Записке о направлении и методах первоначального образования народа в России» он заключает следующее: направление народного образования должно стремиться к развитию чувства веры и нравственности преимущественно перед знанием, а лучшее средство к этой цели – «изучение словенского языка, дающее возможность церковному богослужению действовать прямо на развитие и укрепление народных понятий» [17, с. 139].