Мне захотелось крикнуть льву:

«Не смей слушаться! Зарычи! Стукни лапой по опилкам. Будь, в конце концов, львом!»

Но лев слушался и не бил лапой по опилкам. Иногда он слабо рычал, обнажая при этом белые влажные клыки. Но словно испугавшись собственного рыка, умолкал и закрывал пасть.

А дрессировщик придумывал ему всё новые и новые испытания. Он обращался со львом, как с большим рыжим котом. Он заставил льва лечь и сам развалился на льве, как на диване. Он лежал и думал, что бы ещё проделать со львом. И придумал.

Служитель подал ему сквозь прутья клетки огненное кольцо. Свет совсем погас. Пламя освещало льва и укротителя. Лев должен был прыгнуть в горящее кольцо. Ему не хотелось прыгать, потому что у него болела лапа и он боялся огня. Но, видимо, укротителя он боялся ещё больше. И поэтому прыгнул. Я почувствовал запах горелого, наверное, зверь во время прыжка подпалил себе усы или гриву. Когда зажгли свет, лев сидел на опилках, и я видел, как сильно поднимались и опускались его бока: он тяжело дышал.

Дрессировщик снова направился ко льву. Что ещё потребует от грозного зверя этот маленький, сухой человечек? Он подошёл ко льву, руками раскрыл ему пасть и просунул свою голову между верхними и нижними клыками. Будь я на месте льва, я откусил бы ему голову! Но лев не сделал этого.

Номер кончился. Весь цирк задрожал от хлопков. Львы сорвались с места и, обгоняя друг друга, побежали по железному коридору обратно в «Африку». Хромой лев бежал последним.

Я поднялся и, наступая на чужие ботинки, стал пробираться к выходу. Мне захотелось ещё раз взглянуть на хромого льва. Я бродил по длинным круглым коридорам в поисках циркового зверинца. Сперва я попал к лошадям. Они стояли в стойле и с хрустом ели овёс. Их челюсти как заведённые ходили из стороны в сторону. Они не жевали, а перемалывали овёс на муку.

Рядом с лошадьми оказался слон. Он стоял неподвижно, опустив хобот до земли. Его подслеповатые глазки были очень малы (слону бы полагались большие глаза!), а кожа вся в морщинках. Словно слон был резиновый и из него вышел воздух.

В соседнем помещении в клетке лежал медведь. Он лежал на спине, подняв лапы кверху. Живот у медведя был светлый и не такой лохматый, как бока.

Так я дошёл до львиных клеток. Я сразу узнал хромого льва. У него была большая, тяжёлая голова, а тёмная грива делала голову ещё больше и страшней. Усы у льва были редкими и седыми, а под нижней губой торчала маленькая бородка, тоже седая. Вероятно, лев был старым.

Четвероногие артисты отдыхали. Одни закусывали, другие дремали. И только хромой лев неспокойно ходил по клетке. Теперь в его походке не было ленивой покорности, с какой он выступал на манеже. Каждый шаг льва был пружинистый и резкий, и хромота была почти незаметной. «Если сейчас кто-нибудь зайдёт к нему в клетку, лев раздерёт его на части», — подумал я. Зверь доходил до решётки и, стуча по доскам когтями, шёл к стене.

Шаги зверя слышал весь зверинец. Лошади заволновались, перестали молоть овёс, слон приоткрыл глаза, а медведь сел на пол.

Я любовался львом, его гордой статью, его воинственной походкой и сильным хвостом с рыжей кисточкой на конце. Теперь он был не ручным зверем, а самим собой.

В это время за моей спиной послышались торопливые шаги. Я оглянулся и увидел дрессировщика. Вместо блестящей рубахи на нём был старенький полосатый халатик с рукавами, закатанными до локтей. В одной руке он держал кусок кроваво-красного мяса, другой прижимал к животу грелку. Лицо у него было жёлтое и болезненное, как тогда в автобусе.

Он заметил меня и поспешно поднял брови:

— Ты что тут делаешь?

— Я… я пришёл посмотреть на льва.

Дрессировщик уронил брови и выставил локоть, словно боялся, что я толкну его в больное место.

— Интересуешься? — спросил он и осмотрел меня с головы до ног, словно я был львом и он решал, как бы половчей прибрать меня к рукам.

Я отступил.

— Это хорошо, что интересуешься, — сказал он и похлопал меня по плечу рукой, пахнущей свежим мясом.

— Почему лев хромает? — спросил я.

— Неловко прыгнул… Это пройдёт! — ответил дрессировщик и внимательно посмотрел на льва.

Но зверь не видел его взгляда, он был занят мясом.

Я повернулся и зашагал прочь. Я не стал ждать автобуса, а пошёл пешком. Теперь все воспоминания о цирке перемешались, слились в большой разноцветный круг, а в центре этого круга был хромой лев. Я видел его усталые, печальные глаза, видел, как он втягивает в плечи свою большую голову, видел седую бородку и белые кошачьи усы и слышал жёсткое постукивание когтей по деревянному полу клетки. И в моём сердце накапливалось возмущение несправедливостью. Лев должен быть львом, и никто не может его заставить склонить гордую голову.

Я шёл и в мыслях по-своему переиначивал все события сегодняшнего вечера. Я не видел шагающих прохожих, бегущих автомобилей, горящих вывесок. Я видел большой красный круг, окружённый высокой решёткой. Заиграла музыка, и на манеж вышел… лев. Он прошёл по кругу, слегка кивая головой и холодно поглядывая на публику. Потом остановился г центре и ударил себя хвостом по рёбрам. Этот удар прозвучал как выстрел. И на манеж по железному коридору выбежал укротитель. Лев стоял в центре, а укротитель ходил по кругу до тех пор, пока лев снова не щёлкнул хвостом-хлыстом. Тогда укротитель лёг на опилки, а лев подошёл к нему и улёгся сверху. Лев заставлял моего знакомого пассажира бегать, кружиться, прыгать в огненное кольцо.

Наконец укротитель открыл рот. Так широко, словно показывал врачу горло. Лев медленно подошёл к нему и засунул в рот голову. Люди зажмурились. Затаили дыхание. Но укротитель не откусил голову льву. Цирк громко захлопал в ладоши.

Лев важно прогуливался по манежу. И не хромал.