Гармония живой природы и проблема происхождения мира
В пользу какой же из двух мировоззренческих позиций — дуализма или монизма — свидетельствуют эстетические закономерности, проявляющиеся в живой природе? Чем является красота животных и растений — отражением свободного творческого действия Всемогущего Создателя мира, или же выражением тех спиритуалистических свойств «бога-природы», которые развертываются в ходе «теистическо-пантеистической» эволюции?
Всемогущий Создатель мира, о котором говорят дуалисты — прежде всего, христианские богословы — не может быть связан никакими ограничениями при создании Им тварного мира. Эстетические закономерности при этом могут быть общими для разных классов объектов живой и неживой природы, но эта общность будет являться неким «стилем работы» одного и того же Художника, находящегося «вне холста нашего мира» и наносящего «мазки» так, как Ему заблагорассудится. Общность такого рода может иметь свои исключения, являющиеся выражением свободной воли Творца.
Что касается пантеистического мировоззрения, то здесь общность эстетических закономерностей разных классов объектов будет являться отражением одних и тех же спиритуалистических закономерностей, имманентно присущих «богу-природе». Здесь исключений из общего правила не следует ожидать, как не следует ожидать исключений из действия какого-либо химического реактива, зключенного в размазанную по холсту краску, под действием которого эта краска способна приходить в движение и порождать (постепенно, эволюционно) определенные правильные фигуры. В рамках пантеистического мировоззрения «законы природы» являются лишь проявлением тех «божественных» свойств бытия, которые, по словам Льва Тихомирова, такие же вечные и неизменные, как и она сама, ибо это пантеистическое «божество» «действует вечно одинаково, неизменно» (там же, с. 45).
Итак, нам осталось только обратиться к конкретно-научному материалу и посмотреть, существуют ли те исключения из общих эстетических закономерностей мироустроения, которые могли бы свидетельствовать о свободной воле Всемогущего Творца вселенной? Существует ли, в частности, различие в эстетике живой и неживой природы?
Известный русский ученый В.И. Вернадский писал: «Мы можем сейчас утверждать, что между симметрией живых организмов — живого вещества и кристаллических пространств т.е. симметрией кристаллов мы имеем резкое различие» (Вернадский, 1965, с. 177), так что можно говорить, что «мы имеем здесь дело с двумя природными явлениями, резко друг от друга отличными» (там же, с. 178).
Частным случаем такого различия является пятилучевая симметрия. Единственным типом объектов неорганического мира, среди которых мы можем наблюдать нечто похожее на пятилучевую симметрию, являются квазикристаллы — тип искусственных образований, получаемых при быстром охлаждении некоторых металлов, в результате которого появляется нечто среднее между аморфным и кристаллическим состоянием вещества (Лима-де-Фариа, 1991, с. 107). Однако такой тип образований не характерен для природных объектов и его квазикристаллические формы можно считать тем исключением, которое лишь подтверждает правило отсутствия пятилучевой симметрии среди неживой природы. Этот парадокс отсутствия пятилучевой симметрии в неживом существе, — пишется в одной из монографий по эстетике природных явлений, — «еще не нашел убедительного научного объяснения. Пятилучевые морские звезды, цветы с пятью лепестками остаются загадкой природы» (Васютинский, 1990, с. 105). И таких загадочных для монистического мировоззрения форм природа представляет более чем достаточно. Возьмем, к примеру, иглокожих – целый тип животных, к которому принадлежат около 6 тысяч современных видов и около 16 тысяч вымерших. И все эти виды имеют, как правило, пятилучевую симметрию. Среди растительного царства «загадочной» пятилучевой симметрией цветка обладают представители целого ряда семейств — сложноцветных, розоцветных, пасленовых, фиалковых, колокольчиковых и еще нескольких — многие тысячи видов. Все эти представители животного и растительного мира плохо вписываются в пантеистическо-монистическую концепцию развертывания в материальной плоскости вечных и неизменных духовных свойств «бога-природы».
Характерно, что пятилучевая симметрия является не единственным примером принципиального отличия организации живой природы от неживой. Вернадский видел такое различие гораздо более широко. Он в свое время «пришел к заключению, что в живых веществах состояние пространства не отвечает евклидовой геометрии и является совершенно иным, чем для случая косных тел, соответствующего евклидовой геометрии» (Петухов, 1981, с. 216). Однако, при всем этом, этот научный вывод Вернадского находится в резком противоречии с его философскими представлениями о единстве живой и неживой природы, которые можно считать выражением монистической мировоззренческой установки Вернадского. «В науке нет до сих пор ясного сознания, — писал он по этому поводу, — что явления жизни и явления мертвой природы, взятые с геологической, т.е. планетарной, точки зрения, являются проявлением единого процесса» (1989, с. 52). Можно сказать, что при анализе симметрии живой и неживой природы мнение Вернадского-ученого, опирающегося на наблюдаемые им факты, вступило в резкое противоречие с мнением Вернадского-философа, следующего курсом монистического мировоззрения. В глубине этого пантеистическо-монистического мировоззрения лежат тенденции гилозоизма — учения о всеобщей одушевленности материи. В контексте таких гилозоистических представлений «материя мыслится одаренной общими свойствами жизни, теми же, как у человека и животных» (Тихомиров, 1997, с. 56). Этих же взглядов, кстати, придерживался и Тейяр де Шарден, писавший о том, что минеральный мир и одушевленный мир являются антагонистическими только в том случае, «если их рассматривать грубо» (1987, с. 71).
Итак, отличие симметрии живых и неживых объектов, является загадочным явлением лишь для монистического миропонимания, ожидающего некоего «эстетического униформизма» от природы, созданной не всемогущим и свободным от всяких ограничений Творцом, но сформированной под действием безличностной «силы» пантеистического характера с ее неизменным по своей сути и своему выражению в материальной плоскости эволюционно-развертывающимся духовным началом. Разные философы давали разное название этому началу. Так, Тейяр де Шарден «говорил о все увеличивающейся концентрации «радиальной» энергии, психического в процессе космогенеза» (Губман, 1991, с. 296). Впрочем, независимо от терминологии, можно полагать, что это духовное начало, все более и более концентрируясь в эволюционирующей под его действием материи должно было бы все более и более одухотворять последнюю, делая ее все более и более прекрасной. Здесь мы подходим к другому оценочному критерию эстетики живой природы, способному пролить свет на проблему происхождения мира: существует ли закономерность увеличения привлекательности живых существ в зависимости от их положения на «лестнице» сложности, построенной в свое время Аристотелем.
Непредвзятый анализ свидетельствует, что такой четко проявляемой тенденции в живой природе нет. Находящиеся на «нижних этажах» аристотелевской «лестницы» существа часто выглядят не менее привлекательными, чем более сложно организованные. Вспомним о прекрасных бабочках, раковинах моллюсков, одноклеточных радиоляриях. Эта же схема отказывается работать и на верхних этажах этой «лестницы». В самом деле, какое существо следовало бы считать самым прекрасным среди всего многообразия жизненных форм, если бы предполагаемый эволюционный процесс проходил бы под действием одухотворяющего материю начала?