Можно выделить два обычных типа отношения к государству в публицистике, историософии и т.д. Либо отношение "потребительское", т.ск. изнутри государства, с точки зрения его гражданина - и тогда критериями оценки будут благоустройство, богатство, качество управления, правовая культура. Возможен и отстраненно-эстетический взгляд на государства - взгляд историка. (Даже современное государство часто оценивается как бы с точки зрения будущего историка. Как верно заметил Мартин Бубер, объект отстраненного созерцания всегда находится в прошлом.) В этом случае, государство чаще всего оценивается по его "блеску", под которым понимается в первую очередь внешнеполитическое могущество. Классический пример второго подхода - Константин Леонтьев, мыслителя, при оценке государств сознательно отстранявшийся от оценки болей и забот их граждан, и также сознательно вносивший в их оценку эстетику. Сутью высококачественности для государства Леонтьев считал его сложность и разнообразие, но если вчитаться внимательно в его произведения, то можно увидеть, что внешним критерием государственного благополучия являются военные победы.

Другой пример - Данилевского. Задачею государства он считал защиту национальных чести, свободы и жизни. При этом Данилевский подчеркивал резкое, качественное различие, практически отсутствие точек соприкосновения между этими национальными ценностями и аналогичными ценностями индивидуума. Реализация же национальных ценностей по Данилевскому, происходит, разумеется, через политический суверенитет и геополитические успехи.

С древнейших времен и до наших дней в политических текстах разными способами переплетаются национальные интересы и личные интересы гражданина. Специфика, и в каком то смысле заслуга таких авторов как "поздние славянофилы"- Леонтьев и Данилевский - в сознательном разведении точки зрения частного лица и оценки государства как такового. Но они не заметили,. что даже при утверждении в общественном мнении данного разведения, этим вовсе не обязательно урепляется ценность военно-политического блеска. Ценность военно-политических успехов как таковых (без связи с личными интересами) Леонтьеву и Данилевскому была очевидна. Они служили этому идеалу неотрефлексировано и по традиции, восприняв его от кровных предков и литературных предшественников.

Но вышеупомянутый акт разведения переносит оценку государства в область вкуса, или вернее, игры индивидуальных вкусов. Эта игра предоставляет не больше гарантий господству милитаризма, чем попытки других идеологов редуцировать военные интересы к личным. В наше время человек даже близкий к Леонтьеву по духу может пожертвовать территориальным величием ради - по сути того же, что желали представители "поздней фазы славянофильства", но эмпирически совершенно другого. Возможность этого констатирует Михаил Рыклин:

"Имперскость, сказал бы я, выше империи .Более того, не исключено, что империя будет принесена в жертву имперскости, очищенной от ставшего ненужным географического придатка." (Рыклин М. Террорологики. Тарту-М.:1992.-стр.45) Конечно, географическое воплощение имперскости - пространство империи - чрезвычайно естественно занимает почетное место в системе ценностей "империалиста" - по той причине, по-видимому, что большое (большее, чем у других) пространство ассоциируется с идеей силы, могущества. Есть достаточно солидная традиция такого ассоциирования. В учениях Шеллера и Шпенглера можно вычитать мысль, что представления о бесконечном пространстве должно соседствовать в мировоззрении с установкой на волю к власти. Это можно интерпретировать как необходимость наличия бесконечной перспективы объектов для воздействия. "Я верю в абсолютное пространство как субстрат силы: эта последняя ограничивает и дает формы". - писал Ницше(Ницше Ф. Воля к власти.-М.:1995.- стр. 251)

Применительно к государству большая территория есть во-первых результат экспансии и следовательно постоянно наличествующее доказательство могущества - подобно тому, как кубок с чемпионата мира продолжает оставаться доказательством силы штангиста, даже если сейчас он уже на самом деле не в форме.

Во-вторых это средство к доставлению средств могущества, к преращению последнего: дополнительное пространство - источник новых ресурсов (природных, демографических и т.д.), новых выгод от географического положения и т.п.

В-третьих пространство есть поле для проявления растущих сил государства в будущем, необходимое условие их роста, с одной стороны - объект приложения могущества, с другой - материя, в которую это могущество воплотится. Один из примеров отношения к географическому пространству с этой точки зрения - экcтенсивный подход к демографии, гитлеровская идей "лебенсраум": чтобы народу разрастаться, нужно место куда расти. Также пространство представляет собой субстарат для будущего культурного созидания, ибо, как сказал П.А. Флоренский в "Анализе пространственности ." " .вся культура может быть истолкована как деятельность организации пространства".

Правда, говоря об идее "лебенсраума", в ней стоит увидеть скрытый смысл, связанный не столько с "наращиванием могущества", сколько с "избавлением от страдания". Речь идет о тенденциях социальной динамики, порождаемой открытой в этологии и социобиологии закономерностью: агрессивность в отношениях между членами популяции возростает прямо пропорционально плотности их сосуществования. В этом же ключе работает теория Б.Ф.Поршнева, считавшего, что человек потому освоил всю территорию земной суши, что люди разбегались, гонимые страхом друг перед другом. Исходя из представлений о подсознательных потребностях такого рода, можно сделать вывод, что пространство нужно людям не столько, для того, что бы было куда расти, сколько для того, чтобы было куда рассееваться. Пространства есть ресурс избавления человека от соседства себе подобного. Если же, глядя на эту ситуацию философски, считать всякого соседа лишь инобытием человека, то пространство будет выступать как средство к избавлению от внутренних противоречий путем растворения-размывания субъекта, размазывания его тела по земной поверхности с целью увеличения расстояния между его взаимооттаклкивающими элементами. Тут, конечно, необходимо вспомнить теорию Лосского, считавшего, что сама пространственность существует потому, что составляющие всякий субъект монады гармонично не согласованы и взаимоотталкиваются, и значит идея увеличения пространства - лишь логичная экстраполяция этого конфликта монад.

Но в то же время все вышесказанное не содержит никакого противоречия с идеей лебенсраума в гитлеровском понимании, поскольку неудобства связанные с тесным соседством людей друг с другом являются важнейшим источником ограничений на демографический рост в заданном пространстве. И есть ряд империй, образовавшихся в удовлетворение именно этих потребностей - когда материалом для империи служили не столько покоряемые народы, сколько требующие освоения пустые пространства.