Основатели корпоративизма видели в нем «экономи­ческую демократию, органически вырастающую и опира­ющуюся на широкую народную основу . Корпоративная система преодолевает социализм и либерализм и создает новый синтез», - писал Муссолини. При этом корпора­ция имеет не только функцию защиты экономических интересов данной группы трудящихся перед работода­телем и государством, но и совместную с ними функцию гармонизации социально-экономической жизни, как своей отрасли, так и всей страны - вплоть до законодательного уровня (корпоративный парламент). «Корпорация строит­ся снизу вверх равноправными членами: это есть осуще­ствленное самоуправление», которое дополняет сильную верховную власть (И.А. Ильин).

Это мнение в 1930-е гг. выражала не только правая русская эмиграция, но и многие демократы, как уже упомянутый Г.П. Федотов: «Формой новой демократии призвана стать демократия корпоративная… Современный человек из всех социальных связей сохранил и развивает

преимущественно связи профессионально-корпоративные. Профессиональная структура является единственным на­следником, которому умирающая партийная демократия может передать свое наследство».

Конечно, в сословном строении общества ничего принципиально нового не было. Это было свойство орга­ничного общества до его разложения либеральной демо­кратией. Когда опасность этого стала заметна и в России, Л.А. Тихомиров задолго до фашизма писал в на­чалеXX в. о корпоративизме в условиях монархии:

«Необходимо заботиться о поддержании здорового со­циального строя…, при котором необходимое расслоение нации на слои и группы производится без помех, но и без доведения до разрыва, до забвения общности инте­ресов . Социальная организация, во всех ясно обозначив­шихся классах, должна быть обязательною . Зародыши солидарности имеются повсюду, не только между различ­ными слоями рабочих, но даже между самими рабочими и хозяевами . Разнородность слоев . требует, чтобы каж­дый из этих слоев был организован в особую корпо­рацию, но чтобы имелась и общая для всех организация, объединяющая их в том, где они являются сотрудниками одного целостного дела»*.

Попытка возрождения корпоративизма в 1930-е гг. стала уже явлением национальной защиты от всевластия мировой финансовой олигархии в условиях победившей демократии. Корпоративная структура (сохраняющая цель­ность нации) и авторитарная власть ограничивают все­силие "денежной аристократии", которая вольготно чувст­вует себя в разобщенном обществе, именно поэтому на­вязывая всему миру свое понимание демократии как от­сутствие единых национальных и духовных ценностей.

На фоне общемирового кризиса 1930-х гг. убеди­тельным аргументом в пользу корпоративизма были и его социально-экономические успехи. Например, в Гер­мании с 1932 по 1938 гг. национальный доход увеличился почти в два раза, исчезла безработица (составлявшая до того около 30 %), резко улучшился как демографический, так и внешнеторговый баланс. Но этот опыт консерва­тивных движений Европы оказался отвергнут результа­тами Второй мировой войны и замолчан - главным обра­зом из-за его отождествления с расистским гитлеровским режимом (ибо у преступных режимов не принято выис­кивать положительные черты).

Эти разумные черты были особенно очевидны в Ис­пании и Португалии. Упомянутый выше профессор А.В. Карташев писал об Испании и Португа­лии как о «неожиданном факте возрождения в новых формах христианского государства . Здесь душой всех реформ стала христианская идеология». Но они уже не могли в одиночку устоять перед натиском демократий.

Конечно, теоретикам фашизма было ясно, что его задачи выходили за рамки одной страны и заключались в переделке всего европейского общества. Как подчеркивал Муссолини в 1926 г.: «Мы представляем в мире новое начало, мы ясная и категорическая противоположность остальному миру, миру демократии, плутократии, масон­ства и "бессмертных начал" 1789 года . То, что сделал французский народ в 1789 году, теперь совершает фа­шистская Италия. Она берет на себя инициативу в исто­рии, она говорит миру новое слово»**.

Это была реакция, как на либеральную демократию, так и на коммунизм, тоже активно наступавший в Европе. В конституции австрийского канцлера Дольфуса было провозглашено «восстановление христианских ценностей» в борьбе против «варварства натуралистического и атеистического века - капитали­стического или коммунистического - безразлично»***. Впро­чем, "классический" итальянский фашизм ставил комму­нистам в вину лишь то, что они делают революцию про­тив либеральной демократии «не так, как надо. Рево­люция должна быть не интернационалистической, а на­циональной, не атеистической, а "христианской", не кол­лективистской, а корпоративной - вот в чем вина ком­мунизма»****.

* Тихоиров Л. «Монархическая государственность» Буэнос-Айрес 1968

** «Возрождение» Париж 1926

*** «За Родину» №66 1938, статья «Австрийский корпоративизм»

**** Бунаков И. «Покоя не будет» 1934

Эти три главных общественных системы, противобор­ствовавших друг с другом в XX в. - либеральная демо­кратия, коммунизм и фашизм, - можно представить в виде треугольника сил, обозначив фланги их соприкосно­вения друг с другом, в чем была и причина отталкива­ния третьей силы от двух других, и опасные последствия каждой.

Либеральную демократию и коммунизм объединял интернационализм (почему они и заключили в 1935-1939 и 1941-1945 гг. союз против общего врага - фашизма), но разъединяло разное отношение к экономической (частная собственность) и политической свободе (индивидуализм - коллективизм), что сделало союз недолговечным.

Фашизм отталкивался от них, не приемля интерна­ционализма, но имел с коммунизмом общую коллективи­стскую устремленность - это отталкивало их обоих от разлагающего злоупотребления свободой в демократии.

Демократию и фашизм объединяло одинаково лояль­ное отношение к частной инициативе в экономике (анг­лийские, французские, американские фирмы успешно со­трудничали с итальянскими и германскими) - в противо­положность тоталитарному регулированию у коммунизма.

Любая из этих трех сил заведомо проигрывала войну против объединенных двух соперников. Поэтому цель предвоенной дипломатии каждого из них заключалась в создании временного "союза двух" против третьего, вы­глядевшего наиболее опасным с их точки зрения. Анти­фашистская коалиция сложи­лась, поскольку для демокра­тий иной выбор союзника просто исключался: националь­ный фашизм был главным врагом, ибо объявил "револю­ционную борьбу" масонскому духу демократий, тогда как коммунизм был их духовным родственником.

Конечной же целью для каждой из этих трех сил было мировое господство. Это было откровенно, для всего мира, объявлено в коммунистической программе. Этого не скрывал и Гитлер перед своим народом, соблазняя его на войну приобретениями земель и рабов на востоке. Лишь демократия не разглашала своей цели создания всемирного масонского государства. Расчетливо вскормив и поощрив Гитлера на войну в качестве "по­лезного идиота” - агрессора для последующей расправы со всем европейским фашизмом руками СССР и русской кровью, демократия заявляла, что ведет "войну для защиты свободы всех народов". Это объяснение демокра­тия использовала и в "холодной войне", когда после победы над главным противником противостояние неиз­бежно продолжилось между двумя оставшимися. При этом "мировая закулиса" так же, как и нацисты, обре­кала на уничтожение целые народы, но умело маски­ровала это пропагандой своих "добрых целей".