Методология отторжения европейской цивилизации также очень мощно представлена на протяжении всей российской истории. В допетровские времена она носила вообще тотальный характер, но “с течением времени защищала все уменьшающийся плацдарм самобытности”. Но так как европейская культура все равно пускала корни в русской среде, вторгалась в русскую жизнь, обживалась в разных сферах, то “от тотальности неприятия приходилось все чаще отказываться”.

Во времена реформ Петра I эта методология сосредотачивается лишь среди устоявшегося носителя традиционности – духовенства, а также среди людей из высшего общества разочарованных в реформах, “озлобленных бесконечными заимствованиями всего подряд из Европы, разрущающими традиционную русскую жизнь, уважение русских к самим себе, своему прошлому, да и часто приносящими в русскую жизнь не лучшее, а худшее из европейского уклада”. Но вскоре в западной Европе начинаются перемены в политической жизни, расширяются права и свободы личности, ослабевает институт абсолютной монархии. И уже сама власть начинает ставить разные барьеры проникновению с запада разрушительных для самодержавия тенденций. В России быстро складывается, так называемая “охранительная” идеология, которая заключается в жесткой линии на изоляцию общества от западных демократических идей, в категорическом недопущении на русскую почву любых политико-социальных достижений западной цивилизации.

Николай I пытался, по словам Ю.Ф.Олещука, противопоставить “демократическому обществу иной, более совершенный образец в виде тоталитарной системы, которая претендовала на избавление людей от негативных сторон демократии”. Царь хотел регламентировать жизнь до последней мелочи, “всем все предписать, между всеми мелочно распределить обязанности, ввести общество в русло некоей абсолютной организованности и упорядоченности”. Он уподоблял Россию, большой семье, где строгим но заботливым отцом являлся, конечно, сам царь.

Власть после Николая I все меньше, не столь широко защищало российскую самобытность, заботясь лишь об одном институте - самодержавии со всеми охранительными органами ему требующимися. Остальные сферы жизни приходилось сдавать процессу заимствования западного, хотя и были попытки привить общестенному сознанию идею уникальности России.

Для рапространения этой идеи, по словам автора статьи, получила возможность проявить “новые идеологические мощности” иная сила – русская интеллигенция, многие представители которой стали жесткими “антизападниками” из-за осознания отрицательных сторон западной жизни. Теория “Русской Идеи”, нацеленности России на создание особого государства, основанного на христианских принципах, сильно укрепила позиции методологии отторжения.

Также огромную подержку, уже в начале XX века, эта идея получила со сторны поэтических кругов, представители которых считались не только деятелями культуры, но и “пророками, ясновидцами, которым о жизни открыто много больше, чем всем прочим”. Многим поэтам, увлеченным мистичностью, неопределенностью, символичностью пришлась по вкусу идея “об этой странной, загадочной, непостижимой России о ее удивительном пути и предназначении”, считает автор. “Один Тютчев… создал больше приверженцев теории российской уникальности, чем могло бы сделать множество теоретиков.”

Обе методологии сразу – как революционного заимствования, так и решительного отторжения – воплотил в себе, по словам Ю.Ф.Олещука, большевистский режим. Начав, с заимствования утопической мечты о справедливом обществе, большевики встали в оппозицию к реальной западной жизни, предав все буржуазное анафеме. Правда, по началу, они пытались распространить свое влияние на запад, пишет автор, и “делом помочь построить там рай тоже”. Позже отторжение европейской цивилизации приобрело “знакомый в России вид и смысл: охранительный”. Своеобычность такого феномена говорит о том, что большевизм как явление имел глубокие исторические корни, он синтезировал в себе позиции, нарабатывавшиеся русским народом напротяжении веков.

Гораздо слабее других, по мнению автора, в русской истории была представленна методология постепенного приобщения к западной цивилизации, которая имела мало приверженцев и идеологов. Отчасти Екатерина II в конце своего царствования пришла к идее постепенной подготовки прогресса через образование и “смягчение нравов”. Не чужда эта идея двум другим самодержцам Александру I и Александру II, хотя она и не получила серьезного развития.

Более сильное развитие методология постепенного заимствования получила уже в конце IX и начале XX веков. Ее идеологами можно считать Витте, Столыпина и Милюкова. Но и тогда эта идея пользовалась в политических и общественных кругах преимущественно презрением. На тех кто пытался защищать постепенность, неторопливость сыпались обвинения в нерешительности, а то и подлости и предательстве. Причем и от сторонников революционного заимствования и от других - приверженцев решительного отторжения.

Так представляет нам Ю.Ф.Олещук историческую панораму трех направлений развития интеграции России в западную цивилизацию. Российское общество и политика “все как-то шарахались и корчились, вечно ударяясь в крайности”, в результате чего воздействие Европейской цивилизации вызывало в Российском государстве не столько развитие, сколько “разнообразные судроги”.

В чем же причина такой несовершенности русской политической мысли? Автор считает, что это русская государственность, на протяженнии веков обладавшая чудовищной властью. Говоря его словами, “государство на Руси сложилось прежде, чем в нем слажилась потребность у общества, прежде чем общество сорганизовалось по интересам, требующим государственной власти, и потому оказалось совершенно беззащитным перед властью”. Государственная власть являлась абсолютным хозяином в стране, а общество не имело самостоятельной политической силы, “оно вечно покорно стояло на коленях перед властью”. Хотя общество, со временем, развивалось, усложнялось, обрастало новыми потребностями, интересами и настроениями, все-таки эта эволюция выглядела незаметной на фоне всеобемлющей, всепроникающей государственной власти. Русское общественное сознание привыкло, по словам Ю.Ф.Олещука, к “представлению об управляемости всего, что касается общества, строя, будущего страны”. Перемены, происходившие в стране, казались ему следствием приказа сверху, а не давлением объективных обстоятельств снизу.

Прицип тотальной управляемости и порождал распространенность радикальных подходов в отношении к западной цивилизации. Недооцененным оказалось то, что “общественный организм развивается в конечном итоге только постепенно, эволюционно”. Развитие государства и общества требовало последовательной, продуманной, целенаправленной политики.

Именно применение крайних методов, “отпечаток того же соотношения методологий, что сложилось веками”, автор статьи называет причиной пробуксовки нынешних реформ. Вначале была попытка быстро, сломав старую социалистическую систему, пересадить обществу новые капиталистические идеалы. Те, кто был у власти уверяли, что “мы быстро, бесхлопотно заживем в результате реформ так, как живут на Западе”, что страна в самом недалеком будущем вступит в ряды высокоразвитых государств.