Естественно, что подобная расстыковка увеличивает и разрыв в понимании друг друга. Вероятно, россияне, работающие на одном из "островков" всемирного финансово-экономического архипелага, вполне адекватно понимают сегодняшнюю Америку и ее проблемы. Россия со своей стороны несравненно прозрачнее для внешнего мира (и прежде всего для ), чем бывший Советский Союз. Однако в целом элиты намного хуже понимают мотивы и движущие силы политики другой стороны, чем во время холодной войны, когда взаимоотношения определяла сравнительно узкая и весьма формализованная сфера военно-политического противостояния и идеологического соперничества.

В России этот парадокс коренится в ущербности преимущественно геополитического мышления, а в США, где глобализация причудливо сочетается с провинциализмом, - в сосредоточении главным образом на внутренней повестке дня.

Естественно, что в новом мире у России и США принципиально разные комплексы интересов (номинально они совпадают частично, а по степени приоритетности задач - крайне редко). Зеркальность и заданная противоположность целей безвозвратно ушли в прошлое. Россия вынуждена заново обустраивать себя, причем на совершенно новых для нее основаниях.

Эта задача сопряжена с необходимостью реидентификации, требующей мучительного выбора и отказа от многих привычных моделей поведения и стереотипов мышления. Вряд ли удастся решить ее раньше, чем в стране сменятся два-три поколения.

Перефразируя известное выражение, можно сказать, что в наше время Russia’s business is Russia. Соревнование с Америкой по "большим цифрам" окончено, а призыв "Догнать и перегнать!" канул в историю. У нынешней России - другие ориентиры. Ей фактически недоступны даже нижние границы экономических показателей стран-членов Евросоюза. Предложенное Владимиром Путиным качественное соревнование (по уровню жизни) с Португалией - дело будущего: ведь и при среднегодовых темпах роста в 8 проц. Россия, по расчетам, выйдет на португальский уровень 2000 года только к 2015-му. Еще обиднее россиянам, что растет отставание от стран Центральной и Восточной Европы. В 1990 году ВВП Советской России втрое превосходил тот же показатель стран СЭВ, а десятилетие спустя бывшие союзники уже на треть превзошли российский уровень. Польша (40 млн. жителей, без крупных запасов полезных ископаемых, кроме угля) производит теперь половину российского объема ВВП. Для стран Центральной Европы и Балтии, быстро сделавших свой цивилизационный (а значит, политический и экономический) выбор, переходный период в общих чертах закончился. А сегодняшняя Россия остается в группе явных аутсайдеров бывшего социалистического лагеря- вместе с Украиной, Белоруссией, Румынией и Болгарией. Для двух последних стран, заметим, серьезным стимулом развития служит воспринятая их элитами и обществами идея членства в Европейском союзе и НАТО. Можно предполагать, что в ближайшее десятилетие Болгария и Румыния будут развиваться динамичнее, чем Россия.

Итак, главной заботой России должна стать не борьба за сохранение статуса великой державы, а "домашний проект" - внутренняя трансформация. Сосредоточение на этой внутренней задаче предполагает, однако, не изоляцию, а интеграцию в международную среду, а значит, как минимум приспособление к ней.

Хотя россияне (включая правящую верхушку) в основном справляются с колоссальными психологическими нагрузками и показывают чудеса адаптации, далеко не все они свыклись с мыслью, что их страна уже бывшая сверхдержава. Мифы о державном величии питают не только воспоминания, но и вполне современные амбиции некоторых элитных групп, рассчитывающих на материальные выгоды и дополнительный престиж именно в условиях управляемого противостояния с Америкой. Россия - не первая страна, где экономические трудности и социальные конфликты порождают национальное унижение и формируют образ внешнего врага как причины страданий и потерь.

Это психологический фон для реваншизма. Общепризнано, что Россия не сможет превратиться в глобальную державу. Но даже чтобы остаться державой региональной или просто сильной, ей следует прежде стать успешной. При этом главное - успех экономической, общественной, политической трансформации страны, внешнеполитическая же роль лишь производное. Важнейшая задача российской внешней политики, в сущности, локальна: речь идет не о глобальной корректировке системы международных отношений, а о поиске дополнительных ресурсов для внутреннего развития страны.

Американская повестка дня включает в себя помимо внутренней составляющей, многим в России непонятной и далекой, и существенный глобальный компонент. Самая могущественная в истории человечества держава несет огромную ответственность за организацию и функционирование всей системы международных отношений. Как показал опыт последнего десятилетия, с этой гигантской нагрузкой Америка справляется не всегда. Она не смогла, например, предотвратить превращение Индии и Пакистана в ядерные государства. Американцы как нация склонны отдавать предпочтение домашним заботам перед сверхвовлеченностью в международные проблемы. Ощущение собственной беспрецедентной мощи и отсутствие серьезных внешних угроз, провинциализм значительной части американской политической элиты рождают соблазн предпочесть мировому лидерству односторонние действия, что способно усилить анархичность международной системы. Американцы нуждаются в партнерах, способных и готовых разделить бремя совместных усилий, но временами от этих партнеров устают и не всегда способны договориться о приемлемых условиях взаимодействия. Это относится и к современным российско-американским отношениям.

Перспективы отношений

Очевидно, что Россия и США не смогут вернуться к начальному периоду дружественной и относительно равновесной отдаленности, когда ни та, ни другая страна не претендовала на мировую гегемонию, у США еще не было столь выраженных интересов в Европе (тем более в Евразии), их интересы не сталкивались с российскими, а внутренняя динамика той или иной страны не выступала в качестве одного из важнейших факторов международных отношений.

Иными словами, возвращение в безмятежное "детство" российско-американских отношений практически исключено. Возврат к модели холодной войны в принципе возможен, но по ряду причин маловероятен. Прежде всего, накопившийся конфликтный потенциал пока явно недостаточен для полномасштабной конфронтации. Сегодняшняя Москва не способна претендовать на глобальную гегемонию. Она не проповедует альтернативной системы ценностей, не бросает вызова коренным американским интересам. Точно так же Вашингтон, вопреки подозрениям российских левых националистов, не стремится "добить" Россию, сделав из нее страну-парию, расчленить на "управляемые" части ("по Бжезинскому", как убеждены многие в Москве) и т. п. Расхождения между Вашингтоном и Москвой, даже самые острые - будь то вокруг проблемы ПРО, расширения НАТО на Восток, применения силы против Ирака, на Балканах, в Чечне, разногласий по Ирану, соперничества на постсоветском пространстве, особенно в регионе Каспия, и пр., - по масштабам и интенсивности явно не дотягивают до противостояния 40-80-х годов. Более того, во всех перечисленных случаях соперничество перемежается с сотрудничеством, многообразные конкретные интересы не только отличаются друг от друга, но и пересекаются, а порой даже отчасти совпадают.