Незавершенность формирования новой общности — одна из причин разрушения Союза ССР. Становление общности на разных исторических этапах имело свои особенные противоречия, проявлявшиеся на всех уровнях общества. В соответствии с этим на протяжении 30—50-х годов взгляды на наднациональную общность людей в СССР претерпели большие изменения. Не успев оформиться в сколько-нибудь целостную систему представлений о мировой социалистической общности, в 30-х годах они начали конкретизироваться во взглядах на советский народ как новую социальную и интернациональную общность. Одна из попыток создать развернутую систему представлений об этой общности принадлежит Н. И. Бухарину, автору концепции о «героическом советском народе», выступающему на смену традиционным нациям и народностям. Исторические корни этой общности автор не видел глубже пластов 1917 года; в этой общности не обнаруживалось каких-либо общих черт с русским народом, она рассматривалась, скорее, как антипод ему.

В таких представлениях, на наш взгляд, оживали, хотя и в превращенном виде, дореволюционные взгляды на «официальную народность». Она, как известно, тоже не отождествлялась ни с великороссами, ни с русскими в широком смысле понятия. Царская власть относилась к несанкционированному русскому национализму с таким же подозрением, как и к национализму нерусских народов. В знаменитой триаде «самодержавие, православие, народность» последняя понималась «туманно, отнюдь не в этнографическом смысле, а больше как умонастроение, — писал известный историк русского зарубежья Н. И. Ульянов в 1962 году в своей работе «Исторический опыт России». — К ней относилось все преданное престолу, независимо от национального обличья и веры». Власть же усматривала свой долг не в удовлетворении национальных претензий, а в попечении о «благоденствии» подданных. Национальности угнетались «не потому, что они были иноплеменны, а потому, что они были “общество”, которое должно было иметь только один долг — повиноваться». Выполнение такого долга требовалось в первую очередь от русского народа. Ульянов считал истинным суждение В. А. Маклакова о том, что «чистое самодержавие» не понимало смысла национальной проблемы по причине равенства в его глазах всех национальностей». С еще большим основанием эти положения можно отнести к «новой исторической общности», формируемой Советской властью из многоэтнического населения России после Октябрьской революции.

Наиболее жизненной при этом является интерпретация советской общности людей не как антипода русскому и другим народам бывшей царской России, а как результата развития и объединения лучших черт советских наций и прежде всего наиболее многочисленного русского народа. Зародыши таких представлений о новой общности содержит сталинское теоретическое наследие. Во многом они были своеобразной производной от результатов национальной политики 30—40-х годов, приведшей к относительному выравниванию уровней социально-экономического и культурно-политического развития народов СССР и признания особой роли русского народа не только в социалистических преобразованиях, но и в дореволюционной отечественной истории. Эти факторы во многом обусловили переформирование национального состава политической, научной и творческой элит советского общества (в 40-е годы и позже происходило относительное сокращение доли граждан еврейской национальности в составе элитных слоев новой общности). Незавершенность процессов объединения советских людей в новой общности, отсутствие действенной политико-воспитательной работы по утверждению в сознании широких народных масс преимуществ общесоветского единства и общенациональных ценностей, как ценностей сопоставимых по значимости с национальными, плохо укрепляли преграду на пути нарастания центробежных тенденций и развала Союза ССР.

Отлаженная при Сталине система национальных отношений препятствовала возникновению в национальных регионах самодостаточных и самовоспроизводящихся местных элит, способных выключить свои народы из интеграционных процессов, перевести их на путь автаркии, а тем более сепаратизма. Это достигалось посредством школьного образования, политического воспитания, подготовки, постоянной ротации руководящих кадров и, не в последнюю очередь, — репрессиями в отношении реальных и потенциальных лидеров национальных центростремительных движений. С десталинизацией национальной политики новую, более эффективную систему, обеспечивающую интеграционные процессы в многонациональном обществе, создать не удалось. Контроль за местными элитами был ослаблен, их самостоятельность и властные полномочия с переходом к новой управленческой системе через совнархозы резко расширились.

Интеграционные процессы, шедшие в 60—80-е годы, развивались скорее по инерции прежних лет и со временем замедлялись. При Брежневе контроль над ситуацией в республиках был почти полностью утрачен. Местные руководители и их окружение начали создавать в национальных регионах свои особые и только им известные порядки. Клятвы о единстве и дружбе в период официального существования «новой исторической общности» утрачивали реальное содержание, все больше превращались в привычный ритуал.

Признав свершившимся становление новой исторической общности — советского народа (по сути — новой полиэтнической нации) Конституция СССР 1977 года тем не менее сохранила федерализм национально-государственных образований, возводивший этничность в один из главных принципов построения государства. Возможность перехода к территориальному федерализму, реально существовавшая и упущенная в 1945—1953 годах, была окончательно утрачена. Начавшаяся сразу же после смерти Сталина новая «коренизация» управленческих кадров в республиках обеспечивала преимущества лишь представителям «статусных» наций. Процесс укрепления этнических элит (исключая русскую) при Брежневе зашел настолько далеко, что центр уже был не способен посягнуть на власть и интересы местных элит. С началом горбачевской «перестройки» это в полной мере выявили события в Алма-Ате в декабре 1986 года, когда попытка сменить на посту первого секретаря ЦК Компартии Казахстана казаха Д. А. Кунаева на русского Г. В. Колбина вызвала организованные выступления казахов с использованием насилия. Центр был вынужден отступить, демонстрируя полную неспособность провести в жизнь свое «интернационалистское» решение.

На созванном в сентябре 1989 года пленуме ЦК КПСС в качестве достижений национальной политики отмечалось ускоренное развитие национальных окраин, создание многоотраслевой структуры и сближение уровней социально-экономического развития национальных регионов страны. «Если в 1926 году, — говорил М. С. Горбачев, — максимальный разрыв по производству промышленной продукции на душу населения между старыми промышленными районами и национальными окраинами достигал 38 раз, то в 1941 году он сократился до 4,1 раза, а в настоящее время составляет примерно 2,3 раза. Если еще в конце 50-х годов рабочие по численности преобладали только в РСФСР, Казахстане, Эстонии и Латвии, то в конце 70-х годов так обстояло дело практически во всех республиках. Если перед войной многие народы не имели подготовленных кадров, то теперь положение изменилось коренным образом: все они располагают такими кадрами, включая специалистов высшей квалификации». Однако привычное восхваление «ленинской национальной политики» по существу не затрагивало реальных противоречий в национальной сфере жизни советского общества. Абстрактные призывы сделать полнокровной советскую федерацию, утверждать в межнациональном общении взаимное уважение исторических традиций и национальной специфики народов, совершенствовать культуру межнациональных отношений были явно недостаточны для разрешения накопившихся противоречий в этой сфере. В период «перестройки» руководящие республиканские элиты уже открыто обнаружили свое единство и помощь друг другу в разжигании сепаратизма, разрушении СССР и социалистического строя как такового. В постсоветский период они открыто проявили присущий им антидемократизм и шовинизм. Это обнаружилось в судорожном стремлении новых властей сохранить господство «своих» новых государств над оказавшимся в их пределах инонациональным населением и территорией его проживания (например, в Нагорном Карабахе, Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье). В этом кроется основная причина межнациональных конфликтов и войн постсоветской эпохи.