Социальные функции искусства и идеологии во многом пересекаются, особенно это сходство проявляется в создании высших общественных ценностей. Как отмечал Г. Тард, “особенность искусства, а также и морали, заключается в том, чтобы искать и думать, что оно открыло некоторую божественную цель жизни, великую цель, достойную того, чтобы индивидуум приносился ей в жертву” (Тард, 1996, с. 431). Действительно, и искусство, и идеология непосредственно апеллируют к верховным ценностям социального порядка и, соответственно, сами становятся предметом социальной критики. Выше уже отмечалась их взаимная обусловленность. Но общие похожие черты вовсе не предполагают их объединения, они совершенно по-разному воздействуют на общество и исходят от разных, часто конкурирующих людей и организаций. Характер их взаимоотношений также может быть различным, но любой политический режим стремится к тому, чтобы между этими двумя сферами было как можно меньше явных разногласий.

Здесь необходимо сразу оговориться, что ни в коем случае не следует объяснять искусство через политическую прагматичность, а ограничение поля художественного творчества рамками социального пространства не дает ответа на ряд важных вопросов, касающихся его сути. Великие произведения искусства переживают и сиюминутную политическую конъюнктуру, и даже времена целых цивилизаций, они не признают национальных границ, они всегда актуальны. Существуют также и аполитичное по форме “искусство ради искусства” и нонконформистская контркультура. Таким образом, следует различать обыкновенные творческие стремления поэтически настроенной души и то, что официально называется искусством. Это последнее уже содержит в себе и общественно признанную легитимность, и собственные каноны, и институты, и внутреннюю конкурентную борьбу, а в современном обществе и развитую, высокоприбыльную индустрию. Распространено представление, особенно в обыденном сознании, что искусство находится где – то на периферии, оно аморфно и не имеет реальных рычагов воздействия на общество. Однако существуют веские [c.153] основания полагать, что оно обладает как огромным материальным, так и политическим, властным капиталом.

Можно согласиться с П. Валери, отмечавшим еще в начале ХХ столетия: “У искусства есть своя пресса, своя внутренняя и внешняя политика, свои школы, рынки и фондовые биржи, даже свои депозитные банки, где постепенно накапливаются огромные капиталы – музеи, библиотеки и пр.” (Валери, 1994, с. 98). В настоящее время годовые финансовые обороты крупнейших звукозаписывающих, кинематографических и мультимедийных корпораций измеряются десятками миллиардов долларов, а цены на известные произведения живописи поднялись до невиданного прежде уровня, кроме того, данную индустрию можно назвать не только высокоприбыльной, но и крайне динамично развивающейся. И поэтому, уже в силу своих значительных капиталов, сфера искусства становится ареной нешуточной борьбы и перспективным объектом вложения инвестиций, в том числе и политических.

Спрос на произведения искусства велик, и увеличивается по мере общественного развития, это тот случай, когда “удовлетворение воскрешает желание”. Уже достаточно давно производство и потребление художественных произведений утратили свою взаимную независимость, и предложение напрямую зависит от спроса. Но и потребности стали гораздо шире, во многом благодаря растущей аудитории и значительной вариации вкусов. Действительно, на первый взгляд, перед человеком в современном обществе, раскрывается невиданное прежде богатство выбора: поп-культура соседствует с классической музыкой, модерн с постмодерном, абстракционизм с соцреализмом. Легко можно встретить поклонников почти всех жанров. Подобная дисперсия представляет собой переход от монизма, в том числе политического и эстетического, к плюрализму как принципу организации социополитического бытия. Национальным становится не суть художественного произведения, но лишь его окраска.

Как было отмечено, кроме материального капитала, искусство обладает еще и властным капиталом, который здесь понимается как возможности эффективного воздействия на массы, и эта возможность у искусства достаточно велика. Что же составляет ее базис?

Искусству исторически принадлежит целая область человеческого сознания, причем оказывающая значительное влияние, как на способность суждения отдельного человека, так и на общественные отношения между людьми. Оно тесно связано со сферой коллективного идеального, “сверх – Я” в терминологии З. Фрейда. Кроме того, эстетика обладает монопольным правом на использование и толкование таких глубоко укоренившихся в коллективном сознании концептов, как “прекрасное”, “низменное”, “возвышенное”, “смешное” и пр., обладающих значительным нормативным воздействием, а также может создавать универсальные перцепции в рамках определенной культуры, которые служат своеобразным эталоном и способны оказывать сильное влияние на общество. Искусство, как и профессия художника, естественно, официально признанного, в современном обществе традиционно считается общепризнанной ценностью, это гарантирует ему и защиту, и уважение, и средства к существованию. Наконец, [c.154] сама специфика искусства предполагает возможность сильного эмоционального воздействия на людей и вековую отлаженность механизмов этого воздействия.

Но кроме ведущей позиции на культурном поле и значительных капиталов в экономическом и социальном полях, у официального искусства есть власть, обеспеченная его монополией на символическую номинацию и классификацию. Неоднократно отмечалось, что институциализация художественного производства приводит к тому, что сам по себе любой художественный объект не является произведением искусства, этим качеством его наделяют через легитимацию только соответствующие институты.

Теперь представляется возможным утверждать существование непрекращающейся и напряженной борьбы между различными агентами за доминирование в культурном поле. Причем кроме людей и организаций, непосредственно связанных с производством художественных ценностей, в борьбе могут участвовать также политические, экономические и иные силы, имеющие собственные интересы (однако, как указывает Бурдье, в силу специфики художественной сферы, политические и экономические агенты обычно действуют негласно). Подобная конкуренция объясняется непреходящей привлекательностью искусства, его материальными и иными ресурсами и возможностями массового воздействия. Особенностью борьбы в данном поле является, помимо прочего, ее нацеленность на конкретно-исторический тип человека и его потребности, это нашло выражение, в частности, в концепциях классового искусства.

Действительно, особенности искусства заключаются не только в его нормативном статусе, но также и в возможности оказывать значительное эмоциональное воздействие на общество. В любые исторические эпохи существует два основных феноменологических типа восприятия государственной власти: в первом случае она основана на принуждении или экономическом воздействии, а лица и организации, обладающие подобной властью, не стремятся к самоэкспонированию, во втором – политики вынуждены опираться именно на представления населения об идеальном типе политической власти и пытаться соответствовать ему хотя бы внешне. Они выполняют репрезентативные функции, представляя в своем лице все государство – это неизбежно вызывает стремление к самоэкспонированию, которое практически неосуществимо без помощи искусства. Указывая на семиотический характер политической власти, Ф. Лиотар писал: “Нет знака или мысли о знаке, которые были бы не о власти и не от власти” (цит. по: Берг, 2000, с. 10).