Эта терпимость, даже некоторое одобрение политического насилия, присуща российскому обществу. Начиная с древних времен политической истории России, насилие было не только естественным, но необходимым элементом государственной власти, державшей население государства в постоянном, явном и скрытом, страхе. Все это, в настоящее время, дополняется правовым нигилизмом.

В этом, на наш взгляд, проявляется одна из особенностей политического экстремизма в России. Сегодня, когда наше государство находится на этапе перехода от тоталитаризма, от государства, законы которого были направлены на правление «обычного» человека и защиту правящего режима всеми законными и незаконными путями, чаще всего ссылаясь на «руководящую и направляющую роль КПСС».[6] Совершенно естественным выглядит агрессивное поведение людей, которые своими действиями демонстрируют власти собственную независимость и безнаказанность. Наиболее ярким примером этого являются действия различных ультраправых и ультралевых организаций.

Вот наиболее известные «левые» экстремистские организации современной России: Рабоче-крестьянская красная армия (РККА), Московское советское антифашистское общество (МСАО), Российский коммунистический союз молодежи (РКСМ(б)), Революционный военный совет (РВС), «Новая революционная альтернатива», Новая революционная армия.

Вот как их характеризует Б. Гунько, один из руководителей радикальных коммунистов, «РКСМ(б) – легальная общественная организация коммунистической молодежи. Ее цель – восстановление власти трудящихся и нашей великой Родины – СССР. МСАО – это легальная общественная правозащитная организация, созданная в 1992 г. в связи с надвигающейся угрозой перехода режима Ельцина к фашисткой диктатуре. В МСАО – 50 человек. РВС – это нелегальная организация, ставящая целью свержение антинародного режима вооруженным путем и переход к социализму».

По словам Б. Гринько, своими врагами он считает тех, приложил руку к капитализации России.[7]

Из этого параметра наглядно следует, что экстремизм в России набирает силу и абсолютно не боится власти. Открытые заявления о государственном перевороте остаются без реакции со стороны государства. На наш взгляд, власть не хочет замечать ситуацию с экстремизмом в России, используя складывающуюся обстановку в своих интересах. Иначе как можно объяснить откровенно антиконституционные заявления генерала А. Макашова, самого известного антисемита России? Или действия ультраправых, фашистских организаций – РНЕ, скинхеды, о которых речь пойдет ниже? Мы считаем, что власть сознательно не применяет к вышеназванным субъектам никаких действий, так как экстремизм – это очень удобный образ врага, заменивший сейчас Запад советского времени.

Если термины «фашизм» и «правый радикализм» исполь­зовать по возможности точно, то вряд ли имеет смысл серьезно обсуждать проблему фашизма в России как сколько-нибудь реальной политической силы.

Если трактовать «фашизм» предельно широко (а именно такая трактовка преоб­ладает в настоящее время) как некий конгломерат великодержавности, национализ­ма, авторитарности и социальной демагогии, то и в этом случае, по моему мнению, вряд ли можно говорить о наличии у этих явлений достаточно мощныхкорней вроссийском обществе, способных реально изменить направление политического раз­витиястраны. Конечно, в отличие от «классических» фашистских и праворадикальных групп коммунистические, неокоммунистические и национал-популистские политические организации обладают и массовой базой, и мобилизационными воз­можностями. Однако они располагаются на социальной и политической периферии и не имеют пока серьезных шансов на власть, хотя и способны быть источником дестабилизации.

Причины, по которым тема фашизма заняла одно из центральных мест в обсуж­дении перспектив политического развития России, на мой взгляд, имеют скорее когнитивный, а не онтологический статус. Их корень — в изменившейся позиции демократов «первой волны» в политическом процессе, а также в кризисных явлени­ях, происходящих в демократическом сознании.

Успех партии Жириновского на парламентских выборах вызвал перелом в восп­риятии демократическим сознанием политических процессов в стране. Если до де­кабря 1993 г. обобщенный образ опасности, угрожающей демократии в России, обозначался словами «коммунистический реванш», то после декабря его место проч­но занял образ «фашистской угрозы».

Переориентация демократического сознания на новый «образ опасности» сопро­вождалась расширением представлений об источнике опасных тенденций. Еслира­нее таковой усматривался в возможности «номенклатурного заговора то в после­дующем его место в демократическом сознании заняли образы «больного общества» и «имперского государства». Феномен «фашизма» появляется в поле демократиче­ского сознания всякий раз, когда оно использует подобные образы для описания политической реальности,

Эти образы концентрируют внимание на разных источниках опасности: один — на обществе, другой — на государстве, но они обладают внутренним единством, стержень которого образуют «сквозные» идеи авторитаризма, национализма и тра­диционализма.

Образ «больного общества» наиболее уязвим с точки зрения его познавательных возможностей и в наибольшей степени вызван причинами эмоционально—психологического свойства — травмами и фобиями демократического сознания после декаб­ри 1993 г. Этот образ расходится с рядом устойчивых тенденций в массовом сознании и поведении, а именно:

— поддержку демократии какполитическому идеалу постоянно оказывает около половины российских граждан;

— сторонники установления диктатуры составляют меньшинство, а их доля про­должает оставаться стабильной на протяжении длительного времени;

— абсолютное большинство населения считает невозможным возврат к «системе, существовавшей до 1985г.»;

— большинство членов общества сохраняет способность к рациональной оценке ключевых событий внутренней и внешней политики и к прагматической реакции на них.

Будучи неадекватным познавательным инструментом, образ «больного обще­ства» сам по себе может стать источником опасности для демократического процесса. Во-первых, потому что разрушает основу демократического мировоззрения — веру в здравый смысл избирателей. Во-вторых, потому что чреват расколом между демок­ратическими политиками и обществом. В-третьих, потому что позволяет демокра­там «первой волны» снять с себя ответственность за происходящее. И, наконец, в-четвертых, потому что в явной или неявной форме содержит «искушение авторитаризмом» и, одновременно, уже готовое обоснование для переориентации на неде­мократические методы политического управления.

Образ «имперского государства» имеет, на мой взгляд, реальное познавательное значение и отображает, хотя и в неадекватной форме, ситуацию политического тупика, в котором в настоящее время оказались властные структуры и сложившаяся политическая система.

Реальный источник опасности для демократии в России коренится, как представ­ляется, в нынешнем состоянии идеологических, политических и властных структур, в тех процессах, которые протекают в тесно связанных с этими структурами — и между собой — сообществах: в государственной бюрократии, формирующемся «пол­итическом классе» и интеллигенции. Корень опасных тенденций — власть, а не общество. Здесь можно выделить два фактора, имеющих принципиальное значение. Первый — это слабость политической системы, сложившейся после августа 1991 г. Типы политической организации и политической идеология, которые были избраны в качестве «нормативных», начинают все больше расходиться с реальностями «пе­реходного общества». Партии оказались неспособны обеспечить массовую полити­ческую мобилизацию и демократическое участие граждан в обществе с «приватизи­рованными» жизненными интересами, испытывающем глубокое недоверие к «боль­шим» организациям и коллективным действиям вне зависимости от их политиче­ской окраски.