Еще один миф - о том, что либерализм, тем более в его стадии вырождения, относится к явлению правому. Даже классический либерализм всегда квалифицировался как мировоззрение левого толка. Уже в XIX веке левее либералов считались только 'марксиды' (Герцен). Либерализм и марксизм - двоюродные братья, две ветви одной философии прогресса. У марксистов субъект истории не нация, а класс; у либералов - не нация, а индивид. От обеих доктрин христианское мировоззрение отстоит далеко.

Похоже, ни так называемые правые, ни их 'политологи' не знают, что термины 'левый' и 'правый', означающие во всех языках христианского мира 'лукавый', 'нечестный' и, наоборот, 'праведный', 'должный', 'справедливый' происходят из описания Страшного Суда в Евангелии (Мф. 25), когда Господь 'поставит овец по правую Свою сторону, а козлов - по левую'. Но за что же наградит праведников Судия? За то, что 'алкал Я и вы дали Мне есть, был странником и вы приняли Меня . Вы сделали это одному из ближних своих, а значит, сделали Мне'. Левыми же названы те, кто ничего не сделал ближнему, значит, не сделал Господу. Так что учение о социальной роли власти неоспоримо вытекает из правого духа - христианского. Христианское братство - есть нравственный солидаризм. Он не имеет ничего общего ни с либертарианскими демонами индивидуализма, ни с бесами принудительного коллективизма и зудом 'творить' нового человека и новое общество.

Только курьез постсоветской политической семантики сделал правыми левых либералов - атеистов и рационалистов, даже воинствующее либертарианство, воплощенное в гротескных сентенциях Валерии Новодворской. В правые попали 'граждане мира' Андрей Сахаров, Елена Боннэр, Сергей Ковалев, из культуры - талантливые последователи большевистской эстетики Пролеткульта - Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Василий Аксенов с их жаргоном советского андеграунда. Но эти явления общественного и культурного сознания и формы эстетики относятся к философской левизне и к левацкой субкультуре.

Правое мировоззрение - это охранительный консерватизм во всем: от государства до личной жизни, это философский антиэгалитаризм, происходящий из суждения религиозного канона о противоположности, а не относительности добра и зла, порока и добродетели и иерархичности всех ценностей. На уровне политического сознания - это вера, отечество, нация, держава, примат духовного над материальным, национальных интересов над универсалистскими проектами. В культуре - это разграничение красоты и уродства, нормы и извращения. На уровне бытового сознания - это церковь, семья, целомудрие. Кто забросал камнями Рокко Бутильоне, осмелившегося признать, что считает содомитов грешниками? Не правые, а левые всех мастей, от либералов до коммунистов.

Сахаровская школа 'нового мышления' вобрала все космополитические постулаты марксизма, прежде всего - движение мира к одномерному образцу под эгидой наднациональных институтов. Вместо коммунизма подставлен идеал современной западной цивилизации, вместо идеологических институтов вроде III Интернационала - либеральный и не менее тоталитарный IV Интернационал - Совет Европы, раздающий аттестаты зрелости на цивилизованность. На таком пути ценность исторического наследия перестает играть роль по сравнению технократической целесообразностью свободного движения капиталов и 'людских ресурсов'. Для гигантского киборга нет разницы между микрочипом и Платоном, Шекспиром, Гете и Достоевским. Но комический лорд Джадд и не отрицает в беседах близость к троцкизму, и он член группы социалистов в СЕ, а автор этой статьи является там, похоже, единственным, все еще знающим баллады Шиллера наизусть . Грустно.

Так что кумир постсоветских либертарианцев - сегодняшний Запад не вдохновил бы русских либералов прошлого. При впечатляющем расширении Евросоюз - это уже не исторический проект. В проекте Европейской Конституции в разделе 'ценности' вообще не перечислены оные, а лишь функциональные условия для их исповедания. Именно этим и являются 'священные коровы' либерализма XXI века - тезисы о 'правах человека', 'свободе' и 'демократии', которые без указания, для чего они даны, становятся не чем иным, как провозглашением права не иметь никакого нравственного целеполагания жизни и истории. Еще выдающийся немецкий консервативный философ права 20-х годов Карл Шмитт подметил, что демократия, которой могут пользоваться самые противоположные движения, 'не имеет никакого ценностного содержания и есть только форма организации'.

Так для чего же Европе Петра нужна Свобода? Для того, чтобы 'гнать перед собой врагов, грабить их имущество, любоваться слезами близких им людей, целуя их жен и дочерей', как определил высшее благо на земле Чингисхан в своем завещании? Или для 'возвращения на свою звездную родину' (Платон)? Для того, чтобы искать Спасения и 'алкать и жаждать правды' (Нагорная проповедь)? Или для того, чтобы признать красоту и уродство, грех и добродетель, добро и зло равночестными проявлениями суверенной личности? Не тем волновалась Европа в периоды, когда она возрастала и являла миру великую культуру и великие державы.

Мир и Европа в сознании нового всемирного fraternitО левых социал-демократов и левых либералов - не более чем гигантское хозяйственное предприятие для удовлетворения плоти одномерных индивидов, все более похожих на Е из антиутопии Олдоса Хаксли. Им уже не нужны никакие цели и ценности за пределами земного бытия в Европейской конституции. Этот скучнейший образчик творчества либерального 'Госплана' своим сугубым материализмом подтверждает давний сарказм Шмитта о единстве Марксового и либерального экономического демонизма: 'Картины мира современного промышленного предпринимателя и пролетария похожи одна на другую, как братья-близнецы . У предпринимателя тот же идеал, что у Ленина - 'электрификация' всей земли. Спор между ними ведется только о методе'.

Вместе со своим маяком меняются и российские западники. То, что постсоветские либералы определяют правизну и левизну исключительно по критерию отношения к 'собственности на средства производства', показывает марксистские корни их менталитета. Они и есть отличники исторического материализма. Так что из-под пальто от Versace у электрификаторов и трубадуров либеральных империй проглядывает сюртук Карла Маркса.

Трудно удивляться тому, что духовный маргинализм либертарианства отвергнут в России даже новыми элитами, которых не заподозрить в желании реставрировать 'советчину'. Его долгожительство на политической сцене объяснимо: любые протестные настроения ассоциировались с реставрационными идеями. Угроза реставрации испарилась - и альтернативы восприняты.

Нация устала презирать собственную историю, но либертарии верны штампам Маркса, Энгельса и Ленина о России - 'тюрьме народов', соединив в себе худшие черты западничества прошлого: страсть подражания Западу от нуворишей XVIII века, истерическое отвращение ко всему православно-русскому от раннего большевизма и, наконец, уже не наивное, а воинствующее философское невежество во всем, что находится за рамками истмата эпохи застоя. Постсоветское западничество в отличие от великого духовного поиска XIX века перестало быть стороной русского сознания и превратилось в его тотальное отрицание. При этом 'скотский материализм' ('съел, и порядок') стал свойствен не только обывателю, но и российскому переделкинскому 'интеллигенту'. И тот сегодня удручает убогостью запросов и духом смердяковщины: 'Я всю Россию ненавижу-с'.