Не умножая этих примеров, нетрудно заметить, что в центре внимания народов находятся события, связанные, во-первых, с обретением родины, во-вторых, с формированием и расцветом своей собственной государствености, в-третьих, с великими завоеваниями, и, наконец, в-четвертых, с ужасной катастрофой, прервавшей поступательное развитие данного народа. Почему особым образом выделяются именно эти моменты? Первый из них легитимизирует право данного народа на территорию, второй позволяет считаться политическим субъектом и дает право на образование своей государственности, наконец, третий и четвертый, несмотря на их полную противоположность, представляются сильными аргументами для того, чтобы занять достойное место в современном сообществе народов. О том, насколько такой исторический образ важен для народа и для государства, свидетельствует хотя бы тот факт, что после образования Республики Македония Греция тут же заявила решительный протест против ее названия, усмотрев в этом покушение на сакральный образ своего славного прошлого (16). Аналогичным образом в 1994 г. в Карачае и Балкарии выражались протесты по поводу объявления Северной Осетии Аланией, в чем карачаевцы и балкарцы видят посягательство на свое историческое наследие (17).

Советская идеология и основанная на ней практика национально-государственного строительства политизировали этничность, тесно связав ее с административными образованиями. Этому служила разработанная в СССР теория этноса, рассматривавшая процесс этнической консолидации в качестве как бы объективно заданного и, безусловно, однонаправленного.

Западные ученые понимают процесс этногенеза прежде всего как вызревание чувства единства, независимо от того, на чем оно основано. А такое чувство возникает в условиях культурной границы и питается отношениями того или иного неравенства, опирающегося на культурные различия. Соответственно предполагается, что толчок этногенезу в ряде случаев может дать сложившаяся государственность, выковывающая общественное единство и устанавливающее внутренние социокультурные границы политическими методами. При этом считается, что во многих регионах мира этничность появилась вместе с капитализмом (18). В СССР этот подход даже не обсуждался, ибо он потенциально содержал опасность сепаратизма, который угрожал государственной целостности. Вместо него был принят подход, согласно которому современные народы будто бы складывались стандартным путем, выраженным лаконичной формулой “племя - народность - нация”. Искусственность этого подхода стала особенно очевидной в последние годы, когда на наших глазах прежние крупные общности рассыпаются и на их обломках идет формирование новых этнических групп.

Между тем, современная Россия унаследовала многое от Советского Союза, включая как прошлые национальные обиды и несправедливости, так и особенности этнополитической структуры. Напомню, что в состав Российской Федерации входят 21 республика, 10 автономных округов и 1 автономная область. В России по-прежнему имеется много этнических групп, не обладающих никакой автономией. При этом среди субъектов федерации имеется немало дотационных. При наличии такой структуры разный статус прямо отражается на финансовом и экономическом положении отдельных политико-административных единиц, не говоря уже о группах, вовсе не имеющих своих автономий. Ведь и в нынешних условиях экономическое положение отдельных субъектов федерации зависит отчасти от распределительной системы: финансовая поддержка идет вначале в республику, край или область и уж от их руководства зависит, какую часть выделять на долю автономии или на удовлетворение культурных потребностей отдельных меньшинств. Более того, от руководства административной единицы любого уровня зависит, по каким каналам распределять финансовые вливания. Если же республика богата и добилась права самостоятельно использовать большую часть своих ресурсов, как это видно на примере Татарстана или Башкортостана, то их распределение нередко зависит от этнических ориентаций чиновников, заправляющих властными структурами. Но в руководстве многих национальных республик и автономий преобладают представители титульных этносов, причем даже в том случае, если последние не составляют большинства населения этих субъектов федерации. Впрочем, имеются и другие примеры, где, как в Удмуртии, власть, напротив, находится в руках русских.

Опыт нашей страны показывает, что этнические меньшинства иной раз оказываются помехой для местной бюрократии, ибо требуют выделения дополнительных средств на удовлетворение своих нужд. Поэтому чиновникам представляется удобным игнорировать меньшинства или в лучшем случае сводить их число до минимума, проводя политику этноцида. Понятно, что в такой ситуации, если не принимать специальных мер, страна обречена на межэтническую напряженность или даже на межэтнические конфликты.

Структурные перекосы дают о себе знать и там, где в составе автономии имеются малочисленные этнические группы, отличающиеся от титульной нации и не обладающие своей собственной формальной автономией. Это - например, ительмены в Корякском округе или эскимосы в Чукотском округе, которые ощущают свое фактическое неполноправие и ревниво наблюдают за действиями титульных групп. Это - и лезгины в Южном Дагестане и Азербайджане, чье положение усугубляется тем, что после распада СССР они фактически превратились в расколотую нацию, разделенную на две части государственной границей.

Еще напряженнее складывается ситуация с так называемыми репрессированными народами. Несмотря на то, что они были полностью реабилитированы, получили возможность вернуться на родину и восстановить свои автономии, в ряде случаев это восстановление произошло не в полном объеме. Достаточно напомнить о Пригородном районе, переданном в 1944 г. Северной Осетии и являющимся сейчас яблоком раздора между осетинами и ингушами.

Новым болевым моментом стало положение, в котором оказались в последние годы группы русских, обитающие за пределами России и в той или иной мере испытывающие давление со стороны местных властей, представляющих так называемые коренные народы. Русские там сплошь и рядом рассматриваются как нежелательные пришельцы, гости, колонизаторы или оккупанты, и в ряде случаев ведется целенаправленная политика их вытеснения.

Все это и служит питательной средой для возникновения идеологий, ставящих своей целью восстановление справедливости. Ядром таких идеологий очень часто служит этноисторический или этногенетический миф, повествующий о славном прошлом далеких предков, что будто бы должно послужить их потомкам залогом славного будущего. При этом поиски Золотого Века, как правило, ведутся в очень отдаленном прошлом. Это и понятно. Ведь события относительно недавнего времени достаточно хорошо освещены источниками и густо окрашены социальными факторами, за которыми нелегко вычленить чисто национальные моменты. Для этого периода говорить о национальной солидарности достаточно трудно, и это мешает создавать непротиворечивый националистический миф. Отдаленное прошлое, уже в силу особенностей доступных нам источников (археологических и лингвистических) воспринимаемое прежде всего в культурных, а не социальных, терминах, дает гораздо больше простора для фантазии, для конструирования крупных культурных общностей, которые трактуются как этнические (на самом деле - и здесь можно согласиться с О.Прицаком (19) - речь идет в лучшем случае о лингвистических общностях, не имевших никакого этнического содержания).