Очевидно, что подобное представление и природы, и общества - это крайняя идеализация. Большинство процессов, которые нас окружают, нелинейны и необратимы. Они носят ярко выраженный автокаталитический характер и сопряжены с синергическими эффектами. Совершая в данный момент небольшое, казалось бы, воздействие на систему, мы, быть может, порождаем цепную реакцию следствий, эффект которой будет совершенно несоизмерим с действием /см. 5/ (3).

Редукционизм, мощное средство анализа сложных объектов путем расчленения их на части и сведения к простым формализуемым и измеримым системам, вышел за пределы науки, стал частью вашей культуры и во многом определяет видение человека и общества. Вместе с идеей атомизации человечества он стал вековым средством "освобождения" человека от моральных норм. К. Лоренц пишет о разрушительной стороне склонности, "абсолютно законной в научном исследовании, не верить ничему, что не может быть доказано. Борн указывал на опасность такого скептицизма в приложении к культурным традициям. Эти традиции содержат огромный запас информации, которая не может быть проверена научными методами. По этой причине юноши с "научным талантом" не верят никаким культурным традициям"/3,С.258/. Многие процессы в нашей жизни с очевидностью показывают опасность подхода с научным методом к объектам, неразрывно связанным с моральными ценностями.

Например, в медицине возникло глубокое противоречие: "ученый" стал теснить "врача". Очевидно, что сама философская основа действий этих двух фигур различна. Для "врача" важен сам пациент как целое, с его неповторимыми особенностями и биографией. Для "ученого" же пациент - объект изучения, несущий скрытую информацию о чем-то общем /болезни, реакции на лекарства и т.д./. Чтобы получить это позитивное знание, надо очистить его от превходящих индивидуальных черт. Сейчас, когда многое сдвинулось в вашем сознании, вам трудно представить себе, что сравнительно недавно, в конце XIX в. в медицинских кругах всерьез обсуждались результаты имплантации пациентам тканей удаленных у них же раковых опухолей (4).

Вероятно, особенно большой урон абсолютизация научного метода нанесла психиатрии, где врач имеет дело с такими трудно формализуемыми и неизмеримыми понятиями, как чувства, мысли, душа. Психиатрия нередко сводилась к "neuroscience", то есть науке о мозге, о нервной системе, хотя человек - система гораздо более сложная. "Грубые, механистические формулировки весьма распространены среди биологизирующих психиатров", - пишет один из историков психиатрии /8/. Уже в 1938 г. Уайтхед видел причину господства механистичных, редукционистских взглядов в западной психиатрии в "катастрофическом разделении тела и разума, которое было внедрено в европейскую мысль Декартом" (5).

Редукционизм и "освобождение" науки от этических ценностей во многом определили и "внеморальный" характер свободы в индустриальной цивилизации. К.Лоренц писал в 1965 г.: "Ценности нельзя выразить в присущей естественным наукам терминологии количества. Одна из наихудших аберраций современного человечества заключается в распространенном убеждении, будто то, что невозможно представить в количественном измерении и выразить на языке так называемой "точной" науки, не имеет реального существования; отрицается реальность всего, что связано с ценностью, и отрицает ее человечество, которое, как прекрасно сказал Хорст Штерн, "знает цену всего и не знает ценности ничего" /3, с. 33/ (6).

Свобода становится доминирующей идеей лишь в том случае, когда не чувствуется близости предела, непреодолимых ограничений. Картина мира человека индустриальной цивилизации складывалась под влиянием географических открытий, освоения американских просторов, колонизации земель с неисчерпаемыми ресурсами. Позже пришла уверенность, что земные пределы несущественны: надо будет, выйдем в космос, используем термоядерный синтез и т.д. Идея свободы предполагает возможность непрерывной экспансии.

Очевидно, что реальная экспансия индустриализма означала свободу сильного и разрушение "слабых" культур. Американские просторы не были пусты, они были заселены индейцами. В Индии собирали высокие урожаи, возделывая поля деревянной сохой. Возмущенные такой отсталостью колонизаторы заставили внедрить современный английский отвальный плуг, что привело к быстрой эрозии легких лессовых почв /10/. Как пишет К.Лоренц, "неспособность испытывать уважение - опасная болезнь нашей цивилизации. Научное мышление, не основанное на достаточно широких познаниях, своего рода половинчатая научная подготовка, ведет, как верно указывал Макс Борн, к потере уважения к наследуемым традициям. Всезнающему педанту кажется невероятным, что в перспективе возделывание земли так, как это делал крестьянин с незапамятных времен, лучше и рациональнее американских агрономических систем, технически совершенных и предназначенных для интенсивной эксплуатации, которые во многих случаях вызвали опустынивание земель в течение немногих поколений" /3, с.302/.

С идеей свободы и предполагаемой при этом экспансии тесно связана категория прогресса. Это - тоже весьма недавний продукт духовного развития человека, продукт индустриальной цивилизации. Сама идея прогресса возникла лишь в XVIII в. и стала доминирующей лишь в прошлом столетии. Для ее возникновения необходимо было, прежде всего, коренное изменение понятия времени, переход от циклического времени аграрной цивилизации к "стреле времени" индустриального общества /см. 11/. Эволюционная концепция - и порождение, и мощный стимул для развития идеи прогресса.

На категории прогресса базируется вся идеология индустриального общества, капиталистическое расширенное производство и связанный с ним стиль жизни. 3десь уже идея свободы выступает как защитное средство, позволяющее игнорировать пределы и необратимость. Эволюционная концепция также вернулась в идеологию в виде социал-дарвинизма, как мощное оправдание для преодоления многих пределов и освобождения "сильной личности" от моральных ограничений /см., например, "Антихристианин" Ницше, из которого черпают свои постулаты наши нынешние социал-дарвинисты/ (7). Возникла система обратных связей, которая приводит не к коррекции системы, а к углублению кризиса: основанный на культуре индивидуализма стиль жизни усиливает этот индивидуализм. Лидер Социалистического интернационала Вилли Брандт пишет: "Индустриальное общество Запада в течение длительного времени испытывает тенденцию к беспрецедентному индивидуализму, которая может иметь фундаментальное значение для всего будущего. Истоки этой тенденции в повышении социального благосостояния, в расширении возможностей образования и наличии основных социальных гарантий. Исчезают традиционные образы жизни с глубокими корнями. Это же можно сказать и о старой жизненно важной культуре рабочего движения, в течение почти целого века обеспечивавшей тот коллективизм, который давал трудящимся и их семьям ощущение надежности и защиты с колыбели до гробовой доски. Эта культура солидарности потеряла свое характерное значение . Консервативные и неолиберальные круги обычно с успехом используют этот новый индивидуализм в своей политике, результаты которой, однако, могут означать снижение достигнутого уровня жизни, устранение социальных гарантий и возможностей образования" /13,с.23/.