К чему приводит обострение национально-территориальных проблем, этнических и национальных конфликтов в условиях современной смены общественно-политических систем, хорошо видно на примерах не только Югославии, Чехословакии или нашей страны, но и большинства стран Восточной Европы или государств Центральной Азии.

Причем, нередко это обострение инициируется новыми политическими силами как бы на пустом месте, без, казалось бы, актуальных обоснований. Но их ищут и, как правило, находят, например, во тьме прошедших веков.

Так, в этнически довольно однородной Белоруссии, сохранявшей в первой половине 90-х гг. высокую степень внутриполитической стабильности и добрососедские отношения с окружающими ее государствами, лидеры Белорусского народного фронта – оппозиционной политической организации – утверждали, что современная «Беларусь потеряла треть своих исконных территорий с автохтонным бело-русским населением, в том числе свою столицу Вильно, города Белосток, Смоленск, Брянск, Невель, Себеж, Новозыбков, Дорогобуж, огромные земли на востоке вплоть до Вязьмы. Вопрос о возвращении восточных белорусских земель будет вновь поставлен»[19].

Это лишь одна из множества иллюстраций того, что теоретические рассуждения по поводу соотношения внутренней и мировой политики, внутриполитических и международно-политических конфликтов имеют отнюдь не чисто внутринаучное, академическое значение. Недостаточное внимание к этой проблеме, стремление найти ее простое решение, отвечающее конъюнктурным политическим потребностям сегодняшнего дня, чревато не только чисто научными, но и практическими издержками.

Однако это умение видеть взаимосвязь различных сфер политики и присущих им конфликтов еще далеко не гарантируют рационального, оптимального, успешного, вообще «правильного» поведения в ситуации политического конфликта. Оно в значительной (что бы не сказать: «в решающей») мере определяется силой и слабостью участников конфликта, их стремлением и способностью применять насилие.

1.2 Основные подходы к изучению особенностей международных конфликтов

Существуют три основных подхода, или, иначе говоря, три основных направления в изучении международных конфликтов: «стратегические исследования», «исследования конфликта», «исследования мира». Главное, что их объединяет, – это стремление осмыслить роль данного социального феномена в функционировании международной системы, в отношениях между ее различными составными частями и сформулировать на этой основе выводы, имеющие практическое значение. В то же время между ними имеются и различия, касающиеся методологических оснований и содержательной проблематики исследований, характера их связи с практикой международных отношений и т.п.

Поскольку указанные различия во многом объясняются различиями в трактовке содержания самого понятия «международный конфликт», а также имея в виду и самостоятельное значение этого понятия для выработки теоретических представлений, адекватных международной политической практике, постольку стоит, хотя бы коротко, рассмотреть его.

Известный американский ученый Л. Озер определял социальный конфликт как «столкновение между коллективными акторами по поводу ценностей, статусов, власти или редких ресурсов, в котором цели каждой из сторон состоят в том, чтобы нейтрализовать, ослабить или устранить своих соперников»[20].

Соглашаясь с таким пониманием, одна часть исследователей международных отношений исходит из того, что конфликт имеет объективное содержание.

Так, с точки зрения К. Оулдинга, это – «ситуация соперничества, в которой стороны осознают несовместимость возможных позиций и каждая сторона стремится занять положение, несовместимое с тем, которое хочет занять другая»[21]. Иначе говоря, речь идет о противоположности интересов, одновременная реализация которых участниками международного взаимодействия невозможна именно ввиду их объективности.

Напротив, с точки зрения Дж. Бертона, «конфликт носит в основном субъективный характер . Конфликт, который как будто затрагивает «объективные» расхождения интересов, может быть преобразован в конфликт, имеющий позитивный результат для той и другой сторон, при условии такого «переосмысления» ими восприятия друг друга, которое позволит им сотрудничать на функциональной основе совместного использования оспариваемого ресурса»[22].

Представители акционалистской ветви в социологии международных отношений стремятся объединить преимущества обоих подходов. Рассматривая конфликт как несовместимость целей, они в то же время подчеркивают, что суждение об этом не может основываться на одном лишь логическом сопоставлении последних, а требует «анализа практических условий, необходимых для их реализации».

Методологической основой отечественных исследований международного конфликта, нашедших отражение в литературе 70-х - 80-х годов, чаще всего выступает положение диалектической философии, согласно которому конфликт – это крайняя форма обострения противоречия.

«Если одна или обе стороны . при этом прибегают к стратегии конфронтации, то налицо конфликт»[23].

Различия в трактовке содержания понятия «международный конфликт» находят отражение и в подходах к анализу его как феномена международной жизни. Одним из наиболее традиционных среда них является подход с позиций «стратегических исследований».

Отличительные черты анализа международных конфликтов с этих позиций состоят в их направленности на решение практических задач, связанных с обеспечением национальных интересов и безопасности государства, созданием благоприятных условий для победы в возможной войне. Отсюда ясно, что эти исследования осуществляются в рамках парадигмы политического реализма с ее приоритетом государственно-центричной модели международных отношений и силовых методов в достижении целей.

Как подчеркивает известный канадский специалист А. Лего, «в своем главном значении стратегия всегда состояла в использовании силы дом достижения политических целей»[24]. Ее крупнейшим теоретиком был Клаузевиц. Более того, представители стратегических исследований нередко склонны редуцировать международный конфликт к одному из его видов – вооруженному столкновению государств. С этой точки зрения, конфликт начинается тогда, «когда одна или другая сторона начинает рассматривать противоречие в военных терминах»[25].

И все же чаще подчеркивается, что «большая стратегия» отличается от военной стратегии, «поскольку ее подлинная цель заключается не столько в том, чтобы искать военных действий, сколько в том, чтобы добиться выгодной стратегической ситуации, которая, если и не принесет сама по себе решения, то, будучи продолжена средствами военных действий, безусловно, обеспечит его»[26].

Американский ученый Дж. М. Коллинз определяет «большую стратегию» как «науку и искусство использования элементов национальной мощи при любых обстоятельствах, с тем, чтобы осуществлять в нужной степени и в желательном виде воздействие на противную сторону путем угроз, силы, косвенного давления, дипломатии, хитрости и других возможных способов и этим обеспечить интересы и цели национальной безопасности. Большая стратегия пишет он, в случае ее успеха устраняет необходимость в прямом насилии. Кроме того, ее планы не ограничиваются достижением победы, но направлены и на сохранение прочного мира»[27].