Генрих Бёлль

ПРОЩАНИЕ

В Москве Белль провел еще два дня, заполненных тем же несметным количеством дел, торжественных обедов и ужинов и постоянным "сопровождением", что и до отъезда в Суздаль. Но теперь Белль был постоянно на виду. Копелев либо мой отец, либо еще кто-то из друзей находились при нем неотлучно, питался Белль в основном у друзей, все к тому времени наладивших, поэтому для всяких неприятных эпизодов и провокаций, крупных и мелких, не оставалось пространства.

3 августа мы провожали Беллей в аэропорту "Шереметьево". За соседней стойкой проходила досмотр женщина, вылетавшая с туристской группой в Венгрию. Провожал ее коренастый мужичок средних лет, выглядящий достаточно солидно, уверенный в себе. На груди у него болталась карточка журналиста, аккредитованного на Спартакиаде народов СССР.

Таможенница с довольно брезгливым видом извлекла из чемоданчика женщины батон колбасы и пачку гречки: "Нельзя. Не положено". Женщина попыталась протестовать, выяснить, почему нельзя, а ее провожающий - муж или близкий друг - зашел за барьерчик, у которого стоял, подошел к стойке и тоже попытался объясниться с таможенницей. Та слушать его не стала, а немедленно завопила пронзительным голосом нечто похожее на знаменитое булгаковское "Палосич!"

Появился "Палосич" (будем называть его так) - очень высокий и очень плоский мужчина, настолько плоский и худой, что профиль его казался грубо вырезанным из куска коричневатого картона, торчащего из синеватого мундира с большим, чем у таможенницы, количеством всяких звездочек и нашивок. Только глянув на ситуацию и не став вникать в подробности, он сразу заорал на мужчину: "А ты что тут делаешь? А ну пошел вон!"

И мужчина покорно поспешил убраться, унося с собой колбасу и гречку.

Этот эпизод с унижением человека произвел на Белля почти шоковое впечатление и много прибавил к его пониманию того, чем и как жила и дышала наша страна.

Были и замечательные встречи, показывавшие Беллям, что отношение к ним властей и прилипал власти не имеет ничего общего с отношением к ним того большинства, которое и есть Россия. В день перед отъездом Беллей мы с отцом повели Раймонда и Гайде в Донской монастырь. Помню, мы смотрели открытую в то время во флигеле выставку Гонзаго, когда к нам подошел молодой реставратор, заинтересовавшийся, услышав немецкую речь. А узнав, что перед ним сын Белля и что сам Белль сейчас в Москве, реставратор не мог сдержать эмоций. Белль - его любимый писатель, объяснил он, и он постоянно носит при себе и перечитывает какую-нибудь из книг Белля. Вынув книгу, которая была при нем в тот момент ("Долина грохочущих копыт" или "Бильярд в половине десятого", точно не помню), он спросил, не сможет ли Белль ее надписать. Раймонд забрал книгу, а отец оставил реставратору свой телефон.

Уже после отъезда Белля реставратор позвонил, заехал к отцу и забрал надписанный экземпляр. А в тот момент реставратор стал предлагать показать все запасники музея, куда он может нас провести, и мы посмотрели немало интересного. Раймонд, сам скульптор и архитектор, и очень талантливый (он уже был неизлечимо болен и, кажется, это знал; прожил он после этого очень недолго, и его смерть была для Генриха Белля тяжелейшим ударом), стал увлеченно обсуждать с реставратором профессиональные проблемы. После этого мы отправились обедать на террасу ресторана "Прага" при так называемом зимнем саде, где нам удалось несколько исправить неблагоприятное впечатление, произведенное на Беллей сервисом "Интуриста". Как ни странно, и метрдотель, и официанты, и даже, кажется, швейцар "Праги" знали, кто такой Генрих Белль, и нас обслужили просто замечательно.

Вот, пожалуй, и все, что я хотел рассказать - о многом другом лучше рассказывать другим людям.

Подпись: © Lucky http://vlad.webm.ruНо одно я знаю точно: Белль никогда не сомневался, что все неприятности, с ним происшедшие, не имеют никакого отношения к России и ее народу.


Страница: