К таким "частичным неоевразийцам" можно, наверное, отнести и президента Владимира Путина, не раз рассуждавшего о приоритете "традиционных религий" и даже о приоритете РПЦ. Но личное православие Путина практически никак более не отражается на его политических заявлениях, упоминания православия происходят только по каким-то культурным оказиям. Так что не видно оснований причислять Путина к политическим православным.

Серьезный представитель "частичного неоевразийства" – лидер Коммунистической партии Российской Федерации (КПРФ) Геннадий Зюганов. Невозможно оценить и проверить его предполагаемую личную эволюцию к православной вере, но в идеологии Зюганов определенно эволюционирует к православию.

КПРФ не раз поддерживала РПЦ в разных внутриполитических ситуациях, но, очевидно, для Зюганова это – совершенно второстепенные вещи, о которых он не вспоминает. Даже когда ему нужно призвать на помощь Церковь, он мотивирует это наличием общей угрозы. Зюганов не отступает от своего представления о религии как о некой абстрактной духовности, но в национальной версии. Более того, эта духовность встречается в его текстах, хотя и нередко, но, как правило, в контексте противодействия безнравственности или в рассуждениях о глобализации и "конфликте цивилизаций"[10]. Противопоставление духовности и безнравственности само по себе лежит вне сферы религиозного, равно как и спекуляции на тему "конфликта цивилизаций", даже если последние определяются по религиозному признаку.

Зюганов, как большинство российских обывателей, апеллирует к религиям только как к культурной основе современного общественного устройства. Конечно, у каких-то "цивилизаций" религиозная основа предполагается живой и ныне действующей, но Запад-то всеми понимается как давно секуляризованный мир, и Россия большинством ее жителей, включая Зюганова, понимается так же. Итак, Геннадий Зюганов и большая часть актива руководимой им партии всего лишь пользуются православием, даже не встраивая, а, пристраивая его к своей идеологии, и тем самым находятся только в третьем круге политического православия. А есть в КПРФ и прямо атеистическое течение.

Это относится не ко всем русским националистам, принадлежащим к Православной Церкви. Например, Сергей Бабурин, давно пропагандирующий смесь социал-демократии и имперского национализма (которую можно при некотором недоброжелательстве назвать просто национал-популизмом), ныне – заместитель председателя Государственной думы от фракции "Родина" и лидер партии "Народная воля", крестился в 1997 году, постоянно блокируется с "православными патриотами", но сам о религии в политическом контексте вспоминает крайне редко. Бабурин как политик может быть отнесен разве что к самой периферии третьего круга политического православия. Он – респектабельный пример практически безрелигиозного национализма, лишь время от времени использующего религию как один из атрибутов нации.

То же в точности можно сказать и о второй (а теперь – первой) "голове" блока "Родина" – Дмитрии Рогозине. Конечно, не зря в суб-фракции Рогозина остались Чуев и Нарочницкая; Рогозин вообще всю свою политическую карьеру провел в блоках с участием разного толка православных националистов. Но сам он всегда выступал и выступает в качестве националиста левого.

Самую значительную роль в националистическом движении в 90-е годы играло Русское национальное единство (РНЕ). Александр Баркашов, основатель и бессменный лидер движения до полного раскола 2000 года, увлекался одновременно катакомбным православием и восточными учениями, соединяя их в своей расистской мистике. Он всегда, безусловно, негативно относился к Московскому Патриархату в целом, а в пропаганде РНЕ активно использовались неоязыческие мотивы. Но, с другой стороны, православие как идеологический элемент было вполне заметно в деятельности организации. Например, баркашовцы принимают активное участие в торжествах, посвященных годовщинам обретения мощей св. Серафима Саровского, начиная с самого переноса мощей, то есть с 1991 года. Можно сказать, что в 90-е годы РНЕ использовало православие в своей идеологии, но не столь часто.

Политические православные, как мы видели, являются умеренными или радикальными русскими националистами. Национализм этот реализуется по двум линиям – этно-националистической или неоевразийской. Принципиальные идеологи обеих линий подвергают друг друга жесткой критике, а в церковной православно-политической среде неоевразийство отвергается, безусловно[11], но в политической практике две линии часто сближаются – у Московской Патриархии или в том же блоке "Родина", то есть там, где участие в реальной политике становится важнее некоторых идеологических разногласий, имеющих столь большой вес в политике маргинальной. Умеренные националисты жестко порицают крайности национализма (речь не только о Патриархии, но и, например, о Союзе православных граждан), но радикалы, хотя и обижаются, не перестают считать умеренных своими союзниками в борьбе с общим врагом.

В случае ислама основной интерес федеральной власти – нейтрализация радикального ислама посредством поддержки традиционных структур. И ситуация здесь осложнена несколькими факторами. Во-первых, неясно, кого поддерживать. В 90-е годы покровительством федеральной власти пользовался скорее председатель Совета муфтиев Равиль Гайнутдин, затем место такого фаворита занял лидер ДУМР Талгат Таджуддин, бывший верховным муфтием еще при советской власти и поддерживаемый, к тому же Московской Патриархией, но после скандального антиамериканского выступления Таджуддина наступил период "равноудаления муфтиев".

Таким образом, стратегическое сотрудничество федеральной власти возможно пока только с РПЦ. У Московской Патриархии есть свое видение такого сотрудничества, и оно достаточно ясно выражено в документах и выступлениях церковных лидеров. Церковь выступает в сфере социально-экономических отношений за умеренный государственный патернализм и большую социальную ориентацию экономики. В сфере политики – безусловно, поддерживает курс президента Путина. В сфере идеологии предлагает государственную поддержку православия на федеральном уровне в сочетании с поддержкой ислама и буддизма в соответствующих регионах, в первую очередь – через внедрение обучения религии в школе именно по региональному признаку, через больший доступ Церкви в силовые структуры, к телевидению, к возможностям контроля СМИ и педагогической деятельности. В сфере международных отношений поддерживается теория относительно обособленного развития "цивилизаций", определяемых через религию; соответственно, России предлагается место лидера "православной цивилизации", противопоставляемой постхристианскому Западу и миру ислама. И эта глобальная позиция имеет прямой вывод для самой России: российский народ должен в такой системе координат определяться не как западный, а как православный, и это влечет за собой требование некоторого отступления от либерализма в пользу традиционных, в смысле дореволюционной традиции, ценностей и общественных механизмов.