Особого рассмотрения заслуживает пиктографический язык визуальных сообщений. В компьютерной и Интернет-сетевой субкультурах как нигде царствует пиктограмма – опознавательный знак функции, кнопки, за которой скрывается то или иное решение или событие. В этой связи говорят о новом околдовывании мира, когда усложнение технологий вместе с упрощением их использования создают новое магическое пространство, жить в котором можно только при условии иррациональной веры в экспертное знание тех, кто разбирается.

Политический успех визуальной коммуникации во многом определяется адекватностью визуальной информации характеру ее восприятия, «режиму» обращения с ней – режиму зрения современного человека. А логика и практика [c. 83] визуального повествования и чтения не остается неизменной с появлением новых технологий, она постепенно трансформируется от последовательной фабулы линейного нарратива языкового повествования – к фрагментарности и нелинейности восприятия визуальных знаков. Человек скользит взглядом по визуальному потоку и управляет впечатлениями посредством мыши или пульта. И видимость все чаще получает приоритет вместо контента: не кто и что говорит или пишет, а как при этом выглядит (идентификация сходства с модельными на данный момент медиа-образами), сохраняет ли «лицо» – достойную поведенческую рамку в сложных обстоятельствах и способен ли пробудить чувство эмпатического сопереживании – вот факторы, все чаще становящиеся основным фильтром навигации в визуальном потоке.

Визуальная доминанта современных электронных глобальных медиа является производной не столько самих средств вещания, сколько определенного социального порядка (или беспорядка), подконтрольного, прежде всего глобальным бизнес-элитам. При этом следует рассматривать отношение между интенцией и воздействием, особенно архитектуру медиа как социального института, его планирование, а также основы других типов технократических институциональных форм (подробнее см.: [13]). Действительно, если мы посмотрим на визуальные презентации в Интернете или на телевидении политических или культурных событий, можно заметить существование некоторых рамочных условий, которые управляют способами изображения. Выбор объекта, времени и точки съемки, зуммирование, монтаж и выделение деталей отнюдь не произвольны. Возникновение этих условий обусловлено сетевыми структурами глобальных медиа, в узлах которых находятся наиболее влиятельные агенты мировой политики, которые и задают стандарты визуального освещения событий под нужным углом зрения.

Вообще политический процесс сегодня изобилует яркими примерами использования политизированной визуально-образной риторики для мобилизации коллективной политической воли. Один из характерных примеров – так называемая «карикатурная» война Ирана с Западным миром по поводу публикации карикатур с изображением пророка Мухаммеда в одной из датских газет. Как известно, в Иране вспыхнули массовые акции протеста и выступления с инициативой ответных визуальных действий – публикации карикатур на холокост. В этой связи примечательно отражение данного скандала в массовом сознании россиян. Так, согласно опросам, проведенным фондом «Общественное мнение» (ФОМ) в начале 2006 года, об этих публикациях осведомлены 71% россиян; практически столько же (69%) имеют представление о бурной реакции мусульманского мира, последовавшей за публикациями карикатур. О своем осуждении карикатур с изображениями пророка заявили 63% опрошенных, и лишь 13% респондентов не видят в этих публикациях ничего предосудительного [8].

По мнению 38% опрошенных, развернувшиеся события будут иметь серьезные последствия для отношений между мусульманским и западным мирами (этой точки зрения придерживается каждый второй высокообразованный россиянин). Конкретизируя свои представления о возможных последствиях, эти респонденты чаще всего говорят о перспективе активизации терроризма и об угрозе войны. 30% считают, что никакими серьезными последствиями данные события сопровождаться не будут.

По мнению аналитиков ФОМ, карикатурная война явилась катализатором ослабления предубежденности россиян в отношении ислама. Так, если почти половина участников опроса, проведенного в июне 2003 года, полагала, что [c. 84] ислам играет отрицательную роль в современном мире (49%); сегодня распространенность такой точки зрения снизилась на 10 пунктов и составляет 39%. Также снизилась и доля людей, воспринимающих ислам как чуждую им религию (20% – сегодня, 26% – в опросе 2003 года). Эти данные доказывают, что россияне очень чувствительны к нарушениям ортодоксальных визуальных репрезентаций святынь, причем не важно, идет ли речь об Исламе (в котором действует запрет на изображение пророка) или о Православии (вспомним широкий негативный общественный резонанс выставки «осторожно, религия», где размалеванные (артезированные) православные иконы экспонировались в качестве элементов «продвинутых» инсталляций).

И здесь для ученых открываются широкие перспективы исследования того, как и почему правящие элиты воспользовались карикатурой в качестве спускового крючка для разжигания и политизации общественных чувств, каковы особенности религиозного, эстетического, идеологического и т. д. нормирования ритуального и повседневного визуального порядка в различных этнокультурных и религиозных средах, в частности в Исламском и Христианском мире.

По мнению ряда ученых (З. Бауман, Т. Матисен), сегодня речь может идти о появлении особого механизма осуществления глобальной власти – Синоптиконе. Этот термин предложен по аналогии с Паноптиконом М. Фуко. Главной задачей Паноптикона, или наблюдения меньшинства за большинством, было прививать его обитателям дисциплину и заставить их вести себя по единому образцу; Паноптикон прежде всего был орудием, направленным против необычности и отличия от других, а также права выбора и любого разнообразия. Предпосылкой и результатом действий Паноптикона было обездвиживание подвластных ему людей – наблюдение велось, чтобы не позволить им вырваться на свободу или по крайней мере исключить самостоятельное, случайное, беспорядочное движение (подробнее см.: [7]). Однако неуклонное развитие средств массовой информации – в особенности телевидения – привело к созданию, наряду с Паноптиконом, другого механизма власти, – Синоптикона, – наблюдения огромного большинства за меньшинством.

Согласно З. Бауману, Синоптикон имеет глобальный характер; в Синоптиконе местные наблюдают за «глобалистами», при этом в ходе наблюдения наблюдатели «отрываются» от своей местности – переносятся, хотя бы мысленно, в киберпространство, где расстояние уже не имеет значения, даже если физически они остаются на месте ([2, с. 79]). Если Паноптикон насильно создавал ситуацию, когда за людьми можно было наблюдать, то Синоптикону принуждать никого не нужно – он действует методом соблазна. При этом меньшинство, за которым наблюдают, проходит строгий отбор. Авторитет последних обеспечивается самой их удаленностью: они у всех на виду и в то же время недоступны, возвышенные и земные, они обладают гигантским превосходством, и в то же время являются для «низших» сверкающей путеводной звездой, за которой те следуют или мечтают последовать; они вызывают восхищение и вожделение одновременно – это власть, которая подает пример, а не приказывает.