Социальные конфликты в России обычно эмоционально сильно окрашены, в них много иррационального (особенного в межэтнических конфликтах), надуманного в представлениях индивида о своих интересах как о противоположных интересам другой стороны. Но эти представления и составляют реальность, они двигают и обостряют конфликт. Они в любом случае реально выражают, пусть не всегда четко, полно, пусть даже деформированно, суть, главные особенности социальных противоречий, лежащих в основе данного конфликта.

Наконец, конфликты в России называют социальными, хотя они формируются в различных сферах жизни общества и обычно именуются как политические, социально-экономические, духовные, национальные и т.д. В широком, общетеоретическом смысле все они относятся к категории социального конфликта, под которым обычно понимают любой вид борьбы и противоборства между общностями и социальными силами, группами людей, если они преследуют какие-либо социально значимые цели. Важно, чтобы индивиды, участвующие в конфликте, выражали не свои сугубо личные цели, интересы и ценности, а выступали как типичные представители большой социальной группы. Иначе конфликт носил бы не социальный, а социально-психологический, межличностный, индивидуальный характер.

Конфликты в социально политической сфере

Проблема политической власти в конфликтах российского общества выступает в трех своих важных аспектах. Во-первых, это конфликты в сфере самой власти, противоборство различных политических сил и групп за обладание реальными рычагами власти. Во-вторых, исключительно велика роль власти в конфликтах в других сферах общества, которые, так или иначе, прямо или косвенно затрагивают основы существования и функционирования данной власти. Наконец, в-третьих, государственная власть во многих случаях выступает в качестве посредника, арбитра.

Политические конфликты и борьба за власть – вообще вполне нормальное явление в жизни любого общества. Лидеры, партии, движения имеют свои программы, свои видения выхода из кризиса и обновления российского общества. Но они не могут их реализовать до тех пор, пока находятся вне сферы власти. Потребности, интересы, цели и притязания больших групп и движений могут быть реализованы, прежде всего, через использование власти. Поэтому власть, политические институты России стали ареной острых конфликтов. Нельзя здесь не согласиться с позицией Р.Дарендорфа, утверждавшего, что главный вопрос в социальных конфликтах – это кто и каким образом распоряжается ресурсами, в чьих руках власть, которая представляет собой совокупность социальных позиций, позволяющих одной группе людей деятельностью других групп.

Основные конфликты в сфере власти в России выступают как: конфликты между законодательной, исполнительной и судебной ветвями власти на разных уровнях; внутрипарламентские конфликты между Государственной Думой и Советом Федерации и внутри них; конфликты между политическими партиями движениями, придерживающимися разных идеологических и политических установок; конфликты между разными звеньями управленческого аппарата и другие. Все указанные конфликты могут развиваться то спокойно, внешне сглаженно, то могут вспыхнуть, разгореться с особой силой, приобретать формы ожесточенных схваток. Потенциальным источником ожесточенной борьбы за власть, способным придать новые формы указанным выше видам конфликтов в сфере власти, являются претензии новых социальных групп на социально-политическое доминирование или просто утверждение себя в политической жизни. Сегодня эти социальные группы все громче заявляют о своих претензиях не только на обладание материальными благами, но и на монопольную власть, бросая таким образом вызов пока держащей в своих руках власть номенклатуре.

Указанные и потенциально возможные иные конфликты в сфере власти действительно можно было бы рассматривать как норму в кризисном обществе, если бы они развивались институционально и легитимно. Характер противоборства и применяемые методы в ходе борьбы говорят об объективном столкновении двух противоположных тенденций: с одной стороны, о потребностях общества в ускорении демократических основ и принципов, в утверждении демократической политической культуры и уважения гражданами законов и т.д., с другой – в стремлении установить при сохранении внешних атрибутов демократии и видимости разделения властей. Стремительное развитие второй тенденции говорит о том, что в обществе слабы реальные политические силы, способные эффективно защитить действие первой тенденции. В сентябре-октябре 1993 г. в борьбе двух ветвей власти – исполнительной и законодательной – решался иной вопрос – в чьих руках сосредоточится вся полнота реальной власти? Победила исполнительная власть.

Дело в том, что борьба носила элитарный, верхушечный характер, и конфликт между элитами (разными группировками номенклатуре и близкими к ней группами) в верхних эшелонах представительной и законодательной власти разрешился не компромиссом, а силовыми методами, применение которых сопровождалось вооруженными столкновениями и кровопролитием.

Сложилась новая реальность, которую можно рассматривать в двух плоскостях. Одна из них сводится к тому, что реформы значительного масштаба, особенно в экономической области, могут проводиться лишь тогда, когда руки исполнительной власти относительно свободны. С другой стороны, неконтролируемая исполнительная власть может выбрать губительный курс, исправить который в этих условиях чрезвычайно трудно или невозможно. Поэтому очень важно внедрить в существующую систему корректирующий механизм, способный повлиять на снижение остроты потенциального политического кризиса и вероятности новой вспышки конфликта. Практика показывает, что идет процесс неуклонного усиления авторитарного характера власти, использование силовых методов и аргументов во взаимоотношениях с оппонентами. В этих условиях призывы исполнительной власти к согласию и сотрудничеству, даже некоторые практические шаги в этом направлении нельзя не рассматривать как стремление легитимировать режим личной власти.

Исполнительная власть все в большей степени осуществляет политику, базирующуюся главным образом на своем понимании ситуации и в интересах самосохранения.

Социологические опросы показывают, что отчуждение массы людей от государственных институтов, недоверие к власти стали столь же значительными, как и накануне «перестройки». И эта тенденция носит прогрессирующий характер. Политическим партиям к концу 1994 года доверяло, по разным данным 4-6% россиян, парламенту – 10-12%, а президенту – 14-18%. В конституционные гарантии верил лишь каждый шестой респондент. С этими данными согласуются и показатели оценки тех, кто, по мнению опрашиваемых, виноват в кризисной ситуации. Основными виновниками видят правительство (73% опрошенных), инициаторов реформ, мафию, развал СССР (по 60%), президента Ельцина (64%), местные власти (59%). За ними со значительным отставанием следуют коммунисты (41%), бизнесмены (38%) и евреи (8%). То есть степень недоверия к властям не просто высока, но уже перевешивает как ответственность властей предыдущих, так и традиционные для общественного сознания стереотипы «врагов».