Под львами и птицами в кладку вставлены загадочные маски: юные лики с огромными очами и распущенными волосами. Некоторые учёные связывали их с образом Богоматери до Её обручения с Иосифом, когда Пресвятая Дева ещё не покрывала головы. Однако, скорее всего, маски изображают ангелов, явившихся послушать Давида и прославить Богородицу. Изображения Девы Марии в резьбе храма нет, но весь облик церкви, такой стройной и изысканной, напоминает Её образ, запечатленный церковным писателем Епифанием, особо отмечавшим тонкость Её рук и перстов. Вообще говоря, любую церковь можно уподобить Богоматери, поскольку Мария в церковной традиции символизирует Церковь Земную. В храме Покрова на Нерли это умозрительное положение стало наглядным.

Своей властной политикой Андрей вызвал недовольство бояр и был убит заговорщиками в Боголюбовском дворце. Предание гласит, что он принял смерть от руки Кучковичей — братьев его жены, сыновей боярина Кучки, некогда казнённого Юрием Долгоруким. Владимиром стали править рязанские князья, прежде всего отправившие владимирскую казну к себе в Рязань. Когда же они посягнули на имущество церквей и даже на икону Владимирской Богоматери, жители города восстали и позвали на княжение брата Андрея — Михаила. Тяжелобольного Михаила к месту битвы с рязанцами принесли на носилках. Несмотря на это, ему удалось обратить противников в позорное бегство: рязанские князья так торопились, что бросили во Владимире своих жён и старую мать.

Михаил прожил недолго. Его наследником стал следующий сын Юрия Долгорукого, Всеволод, получивший за своё большое семейство прозвище Большое Гнездо. Он предал казни убийц Андрея, повелев бросить их в просмолённых гробах в бездонное озеро. Говорят, что с тех пор вода в этом озере, получившем название Пловучего, стала чёрной, как смола. Всеволоду досталось хорошее наследство — богатое, обширное, процветающее княжество, которое стало сильнейшим на Руси.

Археологи установили, что раньше храм выглядел несколько иначе. Мягкий травянистый холм, на котором стоит церковь, был облицован белокаменными плитами, и храм горделиво высился над рекой, как памятник на постаменте. С трёх сторон к его стенам была пристроена торжественная аркада, состоящая из одинаковых арок, опирающихся на столбы и украшенных резными изображениями барсов (барс был эмблемой Владимирского княжества). Поэтому церковь казалась более приземистой и устойчивой. Сейчас она выглядит прекрасной и хрупкой; раньше она была прекрасной и величавой, что вполне соответствовало толкованию образа Богородицы — не слабой Девы, но оплота и надежды всех жителей земли Русской.

ДМИТРИЕВСКИЙ СОБОР

В 1185 г. во Владимире случился большой пожар, повредивший Успенский собор Андрея Боголюбского. Надо было или ремонтировать его, или строить заново. Однако новый князь Всеволод Юрьевич поступил иначе: зодчие обстроили старый храм широкими галереями, заключив его в огромный каменный футляр (1185—1193 гг.). Стены андреевского собора частично разобрали, превратив их в столбы новой постройки, а над галереями возвели ещё четыре главы. Таким образом, собор стал пятиглавым и как бы ступенчатым: выше галерей, служивших усыпальницей владимирских князей и епископов, были видны своды центральной части, над боковыми куполами господствовала центральная могучая глава. Если собор Андрея высился над обрывом берега Клязьмы как прекрасное видение, то собор Всеволода напоминал могучий уступ горы. Он словно собирал вокруг себя растущий город, венчал его собой и осенял покровительством Богородицы.

Близ Успенского собора князь устроил новый княжеский двор, где решил поставить храм в честь своего покровителя Святого Дмитрия Солунского (1193—1197 гг.), потому что Всеволод носил христианское имя Дмитрий. Из далёкой Солуни, византийского города Фессалоники, принесли доску от гроба этого святого воина, ревностного защитника своего града. На этой доске написали храмовую икону Дмитриевского собора (накануне Куликовской битвы Дмитрий Донской перенёс святыню в Успенский собор Московского Кремля).

Придворный храм Всеволода не так строен, как церкви Андрея Боголюбского, но и не так приземист, как храмы его отца: он кажется золотой серединой между ними. Первоначально его обходили торжественные галереи, а у западного фасада высились две могучие лестничные башни (к сожалению, малосведущие реставраторы во времена Николая I приняли их за более поздние постройки и разобрали). А вот по богатству резного убранства он превосходит всё, что строилось до него не только во Владимирском княжестве, но, пожалуй, и во всей Руси. Вся верхняя часть стен храма, начиная со ставшего обязательным для владимиро-суздальского зодчества аркатурно-колончатого пояса, покрыта разнообразной резьбой. Её можно рассматривать часами как своеобразную энциклопедию: ангелы, птицы, звери, фантастические существа и растения сплошь покрывают стены между многослойными лопатками. Под арочками колончатого пояса стоят многочисленные святые, а в полях закомар расположены сюжетные сцены. Здесь тоже нашлось место для сюжета «Вознесение Александра Македонского», а на другом фасаде появился — совсем неожиданно для русской традиции — портрет самого Всеволода с сыновьями; новорождённого сына князь держит на руках. Выбор этих сюжетов продиктован назначением собора — княжеского домового храма, а также желанием возвеличить его могущественного заказчика.

Гораздо менее понятна тематика сюжетов богатой каменной резьбы. Выдающийся исследователь владимиро-суздальского зодчества Н.Н.Воронин подсчитал, что разные звери на резьбе храма изображены двести сорок три раза, птицы — около двухсот пятидесяти раз, а львы сто двадцать пять раз. С ними соседствуют полуфигуры святых и всадники, а господствует над всем трижды повторённая (на разных фасадах) фигура библейского песнопевца. Может быть, мастера хотели изобразить весь существующий мир, все живые творения прислушивающимися к Божественному слову? «Всякое дыхание да хвалит Господа» — так сказано в одном из псалмов Давида. А может, их вдохновил описанный в Библии образ Соломонова храма, который считался непревзойдённой вершиной зодчества всех времён?

ГЕОРГИЕВСКИЙ СОБОР В ЮРЬЕВЕ-ПОЛЬСКОМ

Другим шедевром белокаменного зодчества является Георгиевский собор в Юрьеве-Польском (1230— 1234 гг.). Его построил сын Всеволода Святослав — тот, который изображён на руках у отца на рельефе Дмитриевского собора. К сожалению, верхняя часть величественного храма в XV в. рухнула и была сложена заново московским купцом и строителем Василием Ермолиным. Наверное, катастрофа случилась из-за сложной конструкции верха постройки: барабан её главы стоял не прямо на сводах, а на выложенных над сводами высоких арках. От этого церковь казалась ещё выше, а внутри всё её пространство словно собиралось вверх, к светоносному куполу. Эту удачную находку владимирских зодчих позже переняли московские мастера.

Надо отдать Ермолину должное: он добросовестно пытался подобрать камни в прежнем порядке, но задача была почти невыполнимой. Ведь резьба сплошь покрывала Георгиевский собор, и счёт сюжетов шёл даже не на сотни, а на тысячи! Поэтому он и выглядит теперь грандиозной каменной загадкой. Резьба Георгиевского собора двуплановая: изображения, выполненные в высоком рельефе, размещены на фоне плоского коврового узора из растительных завитков. Даже колончатый поясок поглотила стихия орнамента — он словно утонул в стене и покрылся изощрёнными орнаментальными узорами. Сочетание низкого рельефа с высоким производит удивительное впечатление, будто резьба выступает, прямо на глазах выходит наружу из гладкой поверхности стены. Если в церкви Юрия Долгорукого в Кидекше мастер явно «прикладывал» резные детали к телу храма, то здесь они будто вообще не высечены человеческими руками, а порождены самим камнем.