На склоне лет Л.Н. Толстой в “Письме студенту о праве” высказался предельно кратко, назвав право “гадким обманом”.** Закон и совесть для писателя - понятия альтернативные и даже полярные; жить нужно не по закону, а по совести.

Многие последователи справедливо отмечали, что антиюризм Толстого сложился на благородной почве осуждения российских порядков, особенно это касалось беззащитности простого человека перед беспристрастным лицом закона и всемогущей юстиции. Однако не правы те, кто считает, что Толстой нападал только на отечественные законы, - писатель не щадил и более развитые в демократическом плане правовые системы. В1904году, отвечая американской газете, Л.Н. Толстой утверждал, что усилия западных стран, результатом которых стала конституция и декларация прав и свобод. Были напрасными и абсолютно не нужными, это был неправильный и ложный путь. Досталось и юридической науке, которую писатель квалифицировал (всё в том же “Письме к студенту”) как ещё более лживую, чем политическая экономия.

По мнению известного юриста и политического деятеля В.А. Маклакова, известного своими трудами по истории русской общественной мысли, “ни на какую другую деятельность, кроме

*- “Сборник статей” Муромцев С.А. ; М. 1911г. ; стр318 –319

**- Полное собрание сочинений Толстой Л том 38 стр 281

разве военной, Толстой не нападал так настойчиво и постоянно, как на судебную”.* Впрочем, необходимо отменить, что в этих нападках Толстой не был одинок. В русской литературе подобное отношение к суду (а во многом и к праву и к закону) получили широкое распространение. В самом деле, если взять, например, творчество Ф.М. Достоевского, то мы увидим без труда то же самое неуважительное (если не сказать презрительное) отношение к закону, что и у Толстого, т.е. тот же самый правовой нигилизм. Родион Раскольников (“Преступление и наказание”) - убийца, но у читателя (вслед за самим Достоевским) возникает к нему невольное сочувствие, он (читатель) симпатизирует Раскольникову намного больше, чем, скажем, следователю Порфирию с его казуистикой и “душевыматыванием”, хотя, казалось бы, следователь выполняет нужную функцию, - пытается изловить и изобличить преступника, чтобы подвергнуть его справедливому наказанию.

Во втором наиболее известном произведении Достоевского - о “братьях Карамазовых” происходит чудовищная ошибка, из-за которой ломаются судьбы и несправедливо обвинённого, и близких ему людей. Известный писатель М. Алданов. Анализируя подобные взгляды писал: “В русской литературе есть немало симпатичных убийц, но нет ни одного симпатичного адвоката . Она не любит суд вообще и в его изображении шло “по линии наименьшего сопротивления”.

“Вехи”.

Несомненно, что представители русской религиозной философии Н.Н. Бердяев, С. Н. Булгаков и др., объединившиеся в авторский коллектив получившего широкую известность сборника “вехи”, обладали высокой правовой культурой. И, тем не менее, общая позиция мировоззрения авторов “Вех” отмечена глубокой печатью антиюридизма.

В предисловии к сборнику эта позиция сформулирована так: “ Признание теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не самодовлеющие начало

*- Советское государство и право №9/1978г. ; “Толстой о праве и юридической науке” Смолярчук

политического порядка, является единственным прочным базисом для всякого общественного строительства”*.

Поскольку право есть “внешняя форма общежития”, “начало политического порядка”, то сколько-нибудь существенного интереса для представителей религиозной философии оно не имеет и вольно или невольно изгнано из числа ценностей духовной жизни, призванных обеспечить успех общественного строительства. Оно не удостоено чести быть в одном ряду с христианскими идеалами, православной соборностью, нравственным началом и т.д.

Характерно, что даже Б.А. Кистяковский, единственный защитник права в сборнике, делал существенные уступки своим философским коллегам. Право, писал он, “ не может быть поставлено рядом с такими духовными ценностями, как научная истина, нравственное совершенство, религиозная святыня”**. Право для Кистяковского - это лишь внешняя свобода, обусловленная общественной средой, а потому относительная. Она на порядок ниже безотносительной внутренней свободы, т.е. свободы духовной. Но Кистяковский хотя и признаёт, что эта внутренняя свобода зависела и от права, он понимает опасность “кризиса самосознания” и недооценки социальной роли права. Но в сборнике он одинок.

В.С. Соловьёв, яркий мыслитель и если не основатель, то предтеча школы религиозных философов, в своем поиске универсального мировоззрения помнил о праве, но отводил ему не очень значимую роль “некоторого минимума нравственности”. Этого барьера правопонимания представители школы преодолеть не смогли. По мнению же Бердяева, право имеет значение в человеческом общении лишь как средство помешать проявлению низменных свойств и пороков людей и гарантировать тем самым “минимум человеческой свободы”. “Правовой строй, по его мнению -, это лишь “узаконенное недоверие человека к человеку”.***

Право не обладает потенциалом для широких преобразований и совершенствования общества. “Можно признавать неизбежность и относительную иногда полезность конституционализмаи парламентаризма, но верить, что этими путями можно создать современное общество, можно излечить от зла и страданий уже невозможно . Вера в конституцию - жалкая вера. Вера должна быть направлена на предметы более достойные, делать же себе кумира из правового государства недостойно”.

*- “Вехи” М. 1991 стр 23

**- “Вехи” “В защиту права” Кистяковский Б.А. стр 109

***- “Философия неравенства ” Бердяев Н. М. 1990г. стр 90

Итак, праву отведено небольшое место в системе социальных ценностей, в ряду средств общественного прогресса. Видный русский юрист И.А. Покровский писал о позиции авторов “Вех”, что за призывом к нравственному совершенству, в поисках абсолютного добра был оставлен без внимания тот практический путь. По которому следует идти. “По этой же причине мы свысока и с презрением относимся к праву. Мы целиком в высших областях этики, в мире абсолютного и нам нет никакого дела до того в высокой степени относительного и несовершенного порядка человеческого общения, которым является право”*.

На страницах не менее известной книги “Из глубины. Сборник статей о русской революции”, где примерно тот же круг авторов, что и “Вехах” была сделана попытка осмыслить “то ни с чем не сравнимое морально-политическое крушение, которое постигло наш народ и наше государство”. На страницах того же сборника И.А. Бердяев резко обрушился на “толстовский анархизм”. Он писал: “Толстой оказался выразителем антигосударственных, анархических инстинктов русского народа. Он дал этим инстинктам морально-религиозную санкцую”. Однако в том, что касается права, различия между Толстым и Бердяевым не столь существенно. Ведь и Бердяев ставил нравственные и христианские заповеди куда выше права.