Бакунин безоглядно сделал ставку на Нечаева, которого мысленно уже представлял руководителем русской ветви своей организации. На самом же деле он сам оказался не более как инструментом в руках любимого "тигренка". От Бакунина и с его помощью Нечаев получит до осени (когда он вернется в Россию и создаст свою печально знаменитую "Народную расправу") все: авторитетный в глазах русской радикальной молодежи документ о его принадлежности к "Европейскому революционному союзу" за подписью М. Бакунина, деньги из доселе неприкосновенного фонда и, наконец, пропагандистскую поддержку и программное обеспечение. Бакуниным, Огаревым и Нечаевым были опубликованы (частично анонимно) листовки, брошюры, статьи, призывавшие к немедленной революции, к движению в народ, в "разбойный мир", к организации бунтов и т. д. При этом Бакунина и Огарева, кажется, не беспокоило выходящее из-под пера Нечаева, хотя не увидеть серьезного противоречия между их взглядами и нечаевской апологией тотального террора, идеей допустимости любых мыслимых средств для достижения революционной цели и, наконец, описанием в качестве идеала казарменного "коммунизма", было просто невозможно.Впоследствии, испытав на себе сполна изуверские приемы Нечаева и получив разоблачающую информацию от революционера Г. А. Лопатина, Бакунин назовет себя "глупцом" и "круглым дураком". Летом 1871 г., когда газеты опубликовали подробные отчеты открытого процесса над нечаевцами (одновременно жертвами обмана и кровавыми преступниками, убийцами своего засомневавшегося товарища), для определения руководителя "Народной расправы" у Бакунина нашлось только одно слово - "мерзавец". Но было поздно.В чреде прямо-таки фатальных крушений революционных замыслов и предприятий, из которых состояла жизнь Бакунина, наиболее катастрофическим было изгнание с позором из Интернационала в сентябре 1872 г. После того как деятели Генерального совета поняли истинные намерения бакунинского "Альянса" и борьба против него стала вопросом "жизни и смерти Интернационала", сторонники Маркса больше не стеснялись в выборе средств. В доложенных Гаагскому конгрессу и потом опубликованных компрометирующих материалах дело Нечаева было ассоциировано с деятельностью "Альянса", а нечаевские писания неправомерно атрибутированы Бакунину. Все это возымело свои результаты.Получая удар за ударом, Бакунин тем не менее почти до самой смерти не складывал оружия. Периоды разочарования и утраты веры в революционность народа неизбежно сменялись вспышками воодушевления и очередными затеями. В сентябре 1870 г. Бакунин - один из руководителей Комитета общественного спасения в революционном Лионе. Он горячо приветствовал Парижскую Коммуну в качестве "революции рабочих" и "ярко выраженного отрицания государства". В 1873 и 1874 гг. его адепты попытались спровоцировать революционные мятежи в Испании и Италии, Ф. Энгельс в этой связи справедливо замечал: " .бакунисты дали нам в Испании неподражаемый образчик того, как НЕ следует делать революцию".Революционная анархистско-социалистическая концепция была изложена Бакуниным еще в 1868 г. "Наша программа", опубликованная на страницах русской эмигрантской газеты, четко формулировала задачи освобождения умственного (распространение в народе атеизма и материализма), социально-экономического (передача средств производства земледельческим общинам и рабочим ассоциациям) и политического (революционная замена государственности свободной федерациею вольных рабочих как земледельческих, так и фабрично-ремесленных артелей"). Предполагалось также осуществить "полную волю всех народов ныне угнетенных империею, с правом полнейшего самораспоряжения".В 1870 г. в пространном письме к С. Г. Нечаеву, вновь объявившемуся за границей, Бакунин изложил свой фантастический проект "коллективной диктатуры тайной организации", "незримой и непризнанной", которая через своих членов будет сначала посредством пропаганды и сплочения народных сил подготовлять наступление революции, затем - разрушение существующего экономического, социального и политического строя и, наконец - самое сложное, - она сделает "невозможным установление какой бы то ни было государственной власти над народом". Обладая строго иерархизированной структурой, этот "штаб" народной революции должен, по мысли автора проекта, состоять из преданных, умных, опытных, страстных и, главное, самоотверженных людей, "которые отказались бы от личного исторического значения при жизни и даже от исторического имени после смерти".В своих последних и наиболее крупных работах- "Кнуто-Германская империя и социальная революция" (1871 г.) и "Государственность и анархия" (1873 г.) - М. А. Бакунин попытался дать наиболее обстоятельную критику института государственности и его сторонников, в первую очередь марксистов. Сейчас, с высоты драматического опыта XX в., трудно сделать вывод о том, кто был более прав в этой полемике. С обеих сторон в ней присутствовала изрядная доля утопизма. К тому же рассуждения велись как бы на различных, не стыкующихся уровнях. Подробно конспектируя "Государственность и анархию", К. Маркс справедливо упрекал автора в идеализме: "Он абсолютно ничего не смыслит в социальной революции, знает о ней только политические фразы. Ее экономические условия для него на существуют". Однако Бакунину нельзя отказать в политическом чутье и понимании социальной психологии.Критикуя сторонников Маркса, Бакунин предупреждал, что "ученые коммунисты", "доктринальные революционеры", заполучив государственную власть, попытаются уложить жизнь будущих поколений в прокрустово ложе своего социального идеала. "Дайте им полную волю, они станут делать над человеческим обществом те же опыты, какие ради пользы науки делают теперь над кроликами, кошками и собаками". Бакунин пророчествовал о том, что реализация идеи диктатуры пролетариата как представительной демократии на основе всеобщего избирательного права неизбежно выльется в деспотическое управление массами со стороны "незначительной горсти привилегированных избранных или даже не избранных". И даже рабочее происхождение новых "правителей" и "представителей народа" ничего не решает: став государственными чиновниками, они "будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом". "Начальники коммунистической партии", - с иронией прогнозировал Бакунин развитие событий "по Марксу", - в результате народной революции "сосредоточат бразды правления в сильной руке, потому что невежественный народ требует весьма сильного попечения; создадут единый государственный банк, сосредоточивающий в своих руках все торгово-промышленное, земледельческое и даже научное производство, а массу народа разделят на две армии: промышленную и землепашественную под непосредственною командою государственных инженеров, которые составят новое привилегированное науко-политическое сословие".К сожалению, во многом Бакунин не ошибался. Но и его альтернатива: "свобода может быть создана только свободою, т. е. всенародным бунтом и вольною организациею рабочих масс снизу вверх" - тоже, как показал злосчастный опыт анархистов XX в. в России, Испании и т. д., оказалась дорогой, ведущей куда угодно, но только не в царство свободы, справедливости и братства. После неудачи в Италии, после многих разочарований в друзьях, очередных треволнений по поводу безденежья, заметного ухудшения здоровья Бакунин стал задумываться над подведением черты в своей беспокойной жизни. В ноябре 1874 г. он писал Н. П. Огареву в Лондон: "Я тоже, мой старый друг, удалился, и на этот раз удалился решительно и окончательно, от всякой практической деятельности, от всяких связей для практических предприятий Новое дело требует нового метода, а главное, свежих молодых сил, - и я чувствую, что для новой борьбы не гожусь . Живу я, впрочем, не сложа руки, но работаю много. Во-первых, пишу свои мемуары, а во-вторых, готовясь написать, если сил станет, последнее полное слово о своих заветнейших убеждениях, читаю много".