Существует ли, в российской экономической культуре качественное разграничение “честного” и “нечестного” бизнеса? И на этот вопрос также придется дать отрицательный ответ. Дело отнюдь не сводится к тому, что в советскую эпоху жажда богатства клеймилась как моральное извращение. Характерная деталь: в классической русской литературе XIX в. нет буквально ни одного вполне положительного образа предпринимателя, зато отрицательных — сколько угодно. Дореволюционные русские писатели, от А.С. Грибоедова до А.П. Чехова, считали людей, отдавших свои силы презренной материальной наживе, “мертвыми душами”, рядом с которыми даже лентяй Обломов выглядит положительным персонажем. Ничего похожего на поэтизацию предпринимательства в духе О. Бальзака, Дж. Лондона и Т. Драйзера в отечественной литературе нет и в помине. Схожую картину рисует знакомство с русским фольклором: среди народных пословиц многие осуждают погоню за богатством (сошлемся лишь на общеизвестное “От трудов праведных не наживешь палат каменных”), но трудно найти ее одобряющие. О чем-либо похожем на “Поучения Простака Ричарда” Б. Франклина не может быть и речи. Можно, видимо, утверждать, что традиционная российская экономическая ментальность в принципе не знает понятия “честная нажива” и склонна негативно оценивать любые способы индивидуалистического обогащения. Конечно, в советский период это осуждение не могло не усилиться, но семена падали на хорошо подготовленную почву.

В принципе современная ситуация в российском бизнесе не так уж сильно отличается от ситуации в той России, “которую мы потеряли”. Специалисты по экономической истории хорошо знают, что отечественные предприниматели дореволюционного периода также не служили образцом морального образа действий. “Рентоискательство” у власть имущих, обман покупателей и продавцов, ложные банкротства были вполне обыденными явлениями, а “честный бизнес” конфессиональных меньшинств (старообрядцы, евреи) — исключением, подтверждающим общее правило. Современное развитие бизнеса происходит, однако, в условиях более низкой правовой защищенности (у “купцов-аршинников” взятки мог вымогать городничий или городовой, но не уголовный рэкетир), потому девиантное поведение предпринимателей проявляется в более явных, откровенных формах, чем в дореволюционный период.

3.5. Криминальность бизнеса как следствие культурологического стереотипа

Говорят, будто с падением коммунистического режима исчезли и “советские” предрассудки о “греховности” индивидуального обогащения. На самом деле российская традиция этического осуждения погони за богатством не исчезла, а приобрела превращенную форму.

“Прорабы реформ” были в известном смысле революционерами, стремясь сделать индивидуалистический бизнес вместо третируемой аномалии одобряемой нормой. Но, как это часто бывает у революционеров, они, не замечая того, находились в плену у тех культурных норм, с которыми боролись. Изначально, в полном соответствии с российской традицией, либеральные радикал-реформаторы не видели принципиальной разницы между “честным” и “бесчестным” бизнесом, равно приветствуя любое частное предпринимательство. При отсутствии этики бизнеса и господстве представлений о заведомой аморальности бизнеса это было воспринято (не могло не быть воспринято) как разрешение “делать деньги” любыми средствами.

Предпринимательство стало легальным и официально одобряемым, однако культурологический стереотип, представляющий занятие бизнесом как этическую аномалию, продолжает действовать. Человек, решившийся стать предпринимателем, сразу попадает в ситуацию морального вакуума: для подавляющего большинства россиян бизнес (любой бизнес!) однозначно ассоциируется не столько с “трудолюбием” и “инициативностью”, сколько с “нечестностью” и “обманом”. Начинающий предприниматель априори подвергнут со стороны общества моральному осуждению, и сам себя осознает стоящим за чертой общепринятых норм. Поскольку бизнесмен обречен (независимо от своего личного поведения) олицетворять для сограждан вора и жулика, то у него отсутствуют этические “тормоза”. Заранее “осужденный”, он с легкостью совершает противоправные действия: его уже подвергли моральному остракизму, и потому действительно совершаемые правонарушения мало вредят его репутации.

Таким образом, главную причину криминальности российского бизнесаи, соответственно, слабости легальной защиты прав бизнесменов мы видим не столько в ошибках правящей элиты, сколько в принципиальной рассогласованности ценностей классического либерализма и российских культурных традиций. Попытка механически привить к российской “почве” западную модель индивидуалистического бизнеса оборачивается тотальной криминализацией экономики. Российская экономическая этика неизбежно провоцирует развитие в процессе рыночных реформ криминального капитализма, который, в свою очередь, закрепляет стереотип аморальности предпринимательства. Образуются порочные круги (рис. 1), обрекающие отечественного предпринимателя на незавидную роль “чужого среди своих”, к которому испытывают сложную смесь чувств зависти и брезгливости, и к которому ни официальные лица, ни рядовые граждане не торопятся прийти на помощь.

Рис.1. Порочные круги отчуждения российского бизнеса от общества

3.6. Нелегальная защита прав собственности в советском и постсоветском бизнесе

В условиях, когда предприниматель не может рассчитывать на сколько-нибудь существенную поддержку официальных инстанций в защите своих прав собственности, ему приходится искать суррогаты государственной системе. Спрос на нелегальную защиту прав собственности бизнесменов не мог не породить предложения. Сформировавшаяся в России теневая система защиты прав собственности получила название “крыша”, которое на протяжении 1990-х годов постепенно входит в международный лексикон, как ранее в него вошли “колхоз”, “ГУЛАГ” и “спутник”.

Можно выделить три направления “крышестроительства”: использование покровительства организованной преступности (“бандитские крыши”), создание частных служб безопасности (коммерческие “крыши”) и, наконец, использование неформального покровительства официальных правоохранительных органов (“милицейские крыши”). В каждом из этих случае наблюдается ползучая приватизация правоохранительной деятельности — перетекание реального выполнения этой функции в руки внегосударственных институтов.

Исторически и логически первичной формой теневой защиты прав собственности предпринимателей в России могла быть только “бандитская крыша”. Как уже указывалось в начале данной главы, предпринимательство в России стало зарождаться еще в советский период, когда примерно с 1960—1970-х гг. “цеховики” и спекулянты начали создавать настоящие подпольные фирмы. Естественно, новоиспеченные “буржуи” сразу оказались под пристальным вниманием отечественного криминалитета. Первоначально отношения между подпольными миллионерами и уголовниками повторяли сюжет “Золотого теленка”, причем для облегчения мошны новоявленных Корейко использовались методы не столько артистичного Остапа Бендера, сколько недалекого Паниковского. Когда бандиты “наезжали” на теневых дельцов и забирали у них все, что только можно, те, понятное дело, не рисковали обращаться в милицию. Однако противостояние теневых предпринимателей и криминалитета долго продолжаться не могло, поскольку объективно не было выгодно ни тем, ни другим.