Средневековые схоластические доктрины были, конечно же, теологиями, - заключает Этьен Жильсон. Ни одна из них не была философской системой. Их главнейшие проблемы, их методы, то озарение, благодаря которому эти проблемы были разрешены, - все это было иным, нежели в философии. Вместе с тем, теологические доктрины Альберта Великого, Иоанн Дунса Скотта, Уильяма Оккама были богаты оригинальными находками, многие из которых перешли затем в такие философские дисциплины, как метафизика, эпистемология, этика, неотъемлемой частью которых они с тех пор и являются. Если теологические выводы, сделанные в средние века, смогли превратиться в философские выводы XVII века и более позднего времени, то это означает, что, принадлежа теологии, они изначально были рациональными. Трудность понимания, с которой мы сталкиваемся, возникает по той причине, что мы сами создаем обедненное понятие теологии, которое широко распространилось в наше время, и ставим его на место истинной схоластической теологии, универсальной, и в то же время, единой науки.

Тот, кто будет читать произведения св. Фомы как философские, - замечает Э. Жильсон, - будет неизменно сталкиваться с трудностями. Свойственная этому теологу любовь к произвольному собиранию различных философий и ни с чем не сообразующемуся их столкновению, едва ли свидетельствует о том, что он плохо разбирался в философии. Невозможно создать единую философию из идей Платона, Аристотеля, Плотина, Боэция, Аверроиса и многих других, однако мы имеем право сравнивать их философии, находить противоречия между ними, требовать от каждой из них ее последнее слово, ее высшую истину, чтобы затем направить эти учения к еще более возвышенной теологической истине, в лоне которой они могут соединиться, поскольку эта Истина пребывает над ними.

Говоря другими словами, теология св. Фомы может использовать философские знания различного происхождения, но она не сводится к ним. Теология отбирает и дополняет их; именно ей известна та, недоступная для философии, точка схождения, к которой все эти знания тяготеют, сами того не подозревая. "Ни одно из учений, которые были восприняты томистской теологией, не проникает в эту теологию до тех пор, пока она не преобразует их в свете веры и слова Божия".

В первой части работы уже говорилось об энциклике папы Льва XIII Aeterni Patris. Подобный разбор этой энциклики, в основе которой лежит рассмотрение вопроса о том, что следует считать христианской философией, можно найти в книге "Философ и теология", в главе, которая так и называется - "Христианская философия". Анализируя латинский текст энциклики, Э. Жильсон рассуждает над тем, как надо понимать заглавие - "В целях возрождения в католических школах христианской философии согласно духу ангелического доктора философии св. Фомы Аквинского".

По мнению автора, первым замыслом, заложенным в заглавии, являлось предписание преподавать философию в католических школах в соответствии с мыслью св. Фомы и, в первую очередь, с тем, как он понимал практику философских рассуждений. Здесь мы опять встречаем принцип гармонии разума и веры, который проявляется при рассмотрении того, что следует понимать под "христианской философией".

"Как бы мы ни думали о "христианской философии", - пишет Э. Жильсон, - с самого начала ясно, что название это отражает апостольское отношение к философии, которая рассматривается как помощница в деле спасения человечества". Компетенция св. Престола в вопросах философии тесно связана с его апостольской миссией. Сказав апостолам (Мат., 28,16) идти и научить все народы, Иисус Христос после своей смерти оставил основанную им церковь как "общую и высшую госпожу народов". Таким образом, "христианская философия" связана с авторитетом учительствующей церкви. Можно даже сказать, что она определяется этим авторитетом в первую очередь, поскольку сама философия часто была источником заблуждений. Поэтому, стараясь изо всех сил способствовать возникновению знания, достойного названия науки, римские первосвященники с особой бдительностью следят за тем, чтобы "все гуманитарные дисциплины преподавались в соответствии с нормами католической веры, в особенности же философия, от которой во многом зависит состояние других наук". И не только наук, но и общества. Несмотря на распространенность христианской религии, не следует пренебрегать вспомогательными средствами естественного порядка, которые предусмотрены божественной мудростью для того, чтобы облегчить дело веры. Главнейшее же из них - это "правильное употребление философии".

Однако вместо разъяснения тех истин, которые проповедует такая философия, энциклика приводит самые древние свидетельства из церковной традиции - основная часть текста энциклики посвящена истории использования философии Отцами Церкви и церковными писателями. "Лев XIII, таким образом, обращается к истории, но, в то же время, эта сокращенная история христианской философии постоянно, хотя и незаметно, ссылается на учение, данное св. Фомой в "Сумме", а через св. Фому и на учение св. Августина".

С первых веков существования церкви задачи распространения веры потребовали, прежде всего, выработки преамбул веры, которые заключали в себе истины спасения, доступные для понимания естественного разума. При этом, - замечает Э. Жильсон, - истины веры были известны мудрым язычникам, которые при помощи одного естественного разума открыли и обосновали их. В этом плане показательно сотрудничество философии и веры - вплоть до включения в теологию философских доктрин языческого происхождения, при условии, что последние увязываются с вероучением. Именно так пользовались философией греческие и латинские Отцы Церкви - Аристид, Юстин, Ориген, Григорий Назианзин и Григорий Нисский, Василий и Августин.

"Если естественный разум дал такой обильный урожай знания еще до того, как он был наполнен новым содержанием при помощи христианской добродетели, - говорится в энциклике, - то он даст еще более щедрые всходы после того, как милость Спасителя возобновит и увеличит естественные способности человеческого разума. Как не заметить, что такой способ философствования открывает для веры единый и простой путь?". Таким образом, в энциклике речь идет об использовании рассудка в философских целях, но при этом рассудок не должен лишать себя света веры; он служит Откровению и его нуждами в награду за это получает силы для более плодотворной работы. Можно попытаться истолковать эти слова следующим образом, - пишет Э. Жильсон, - имеется в виду естественный разум, просветленный благодатью.

Понятая таким образом, эта манера философствовать выходит за рамки, наложенные традицией на "чистую" философию. В случае христианской философии разум, внимая слову Божию, приводит философию к вере и доказывает на деле, что рассудительный человек должен в своем понимании и суждениях подчиниться божественному авторитету. Однако дальше этой границы подобная манера философствования не заходит. Все, лежащее по ту сторону от нее, превышает способности разума. За этой чертой начинается теология; в то же время, философия все еще может оказать ей некоторые услуги. С ее помощью и используя ее методы, священная теология приобретает природу, структуру и дух подлинной науки, то есть, совокупности заключений, выведенных из принципов… во всем, что входит в ее компетенцию, философия имеет полное право следовать своему собственному методу, применять свои принципы и способы доказательства, не выходя, в то же время, из повиновения божественному авторитету, поскольку именно этот авторитет лучше всего предохраняет философию от ошибок и обогащает ее разнообразными знаниями. Таким образом, упомянутая в заглавии энциклики философия должна пониматься не столько как доктрина, сколько как употребление разума в религиозных целях, эта философия должна существовать в неком симбиозе с христианской верой. "Таким образом, - говорится в энциклике, - те, кто ставит философию на службу вере, философствуют наилучшим образом; действительно, разуму оказывают помощь божественные истины, воспринимаемые душой; это не только не уменьшает его достоинства, но и, напротив, увеличивает его благородство, проницательность и твердость". Это применение разума для нужд веры и в самой вере, но приобретшее, в конечном счете, научную форму, - замечает Этьен Жильсон, - и есть "схоластика".