Вот почему, изложив в своем «Государе» правила по­литического действия, которое должно привести к успеху в создании «нового государства», Макиавелли в пред­последней главе книги специально разбирает и опро­вергает мнение, «будто дела мира направляются судь­бой и богом, что люди, с их умом, ничего изменить в этом не могут, а наоборот, совершенно беспомощны».

Характерно, что Макиавелли - современник Джованни Пико делла Мирандолы решает этот вопрос так, «дабы не была утрачена наша свободная воля». Но проблема эта, столь важная для теологов и фи­лософов в пору предреформационных и реформационных споров, рассматривается Макиавелли полностью вне рамок теологии: не божественное провидение или предо­пределение интересует его, а конкретное политическое действие в познаваемом и подчиненном закономерному движению мире. «Можно, - продолжает он, -думается мне, считать за правду,что судьба распоряжается поло­виной наших поступков, но управлять другой половиной или около того она предоставляет нам самим». Дело, однако, не в этой арифметике, впрочем, достаточ­но - и притом демонстративно - приблизительной. При­знав роль не подвластных человеку объективных обстоя­тельств в ходе исторических событий, Макиавелли пы­тается определить не «долю», не «процент», зависящий от человеческой деятельности, но условия игры. Усло­вия же эти заключаются в том, чтобы, во-первых, тща­тельно и глубоко изучать эти обстоятельства, т.е. стре­миться к объективному, свободному от теологических предпосылок, познанию закономерностей в игре враж­дебных политических сил, и, во-вторых, противопоста­вить неумолимому «ходу» судьбы не только использо­вание этого знания, но и собственную волю, энергию, силу, то, что Макиавелли определяет понятием virtu - лишь условно и весьма неточно переводимым словом «доблесть». Макиавеллиева «вирту» - это уже не средне­вековая «добродетель», но и не совокупность моральных качеств, это - свободная от моральных и религиозных оценок сила и способность к действию, сочетание актив­ности, воли, энергии, стремления к успеху, к достиже­нию поставленной цели.

Судьбу Макиавелли уподобляет одной из разруши­тельных рек, которые приносят своим разливом неисчис­лимые бедствия жителям. Сила их и мощь заставляют людей уступать и бежать перед разбушевавшейся сти­хией, но той же стихии можно и противостоять: «И хотя это так, оно все же не значит, чтобы люди в спокойные времена не могли принимать меры заранее, строя за­граждения и плотины». Итак, напору, потоку судьбы можно противостоять. Человеческая дея­тельность может, с одной стороны, приспособиться к «судьбе», учитывать ее ход («счастлив тот, кто сообра­зует свой образ действий со свойствами времени», «не­счастлив тот, чьи действия со временем в разладе»). Узнать, угадать, понять границы возможного, действовать в «соответствии со временем» - задача политического деятеля, а определить общие за­кономерности этого движения времени - задача поли­тического мыслителя, наставника государя: «Тот, кто умеет согласовать свои деяния со временем и действует только так, как того требуют обстоятельства, менее оши­бается . и бывает счастливее в своих начинаниях». И все же одной осторожности и благоразумия недостаточно, необходимы решительность и смелость, умение подчинить обстоятельства, чтобы заставить их служить себе, необходимы воля и страсть борца: «Лучше быть смелым, чем осторожным, потому что судьба - женщина, и если хочешь владеть ею, надо ее бить и тол­кать . судьба всегда благоволит к молодым, потому что они не так осмотрительны, более отважны и смелее ею повелевают».

Если движение истории, исторических событий под­чинено причинно-следственной связи, природной необхо­димости, то и само возникновение человеческого обще­ства, государства, морали объясняется в политической философии Макиавелли естественным ходом причин, а не божественным вмешательством, и здесь флорентий­ский секретарь оказывается учеником и последователем античных материалистов. Забота о самосохранении и самозащите привела к объединению людей в общество и к избранию ими «из своей среды самого храброго», которого они сделали «своим начальником и стали по­виноваться ему». Из общественной жизни людей, из не­обходимости самозащиты от враждебных сил природы и друг от друга выводит Макиавелли не только власть, но и мораль, причем само понятие добра определяется гуманистическим критерием «пользы»: «Отсюда возник­ло познание разницы между полезным и добрым и вред­ным и подлым», а для соблюдения возникших таким образом первоначальных правил человеческого общежи­тия люди «решились установить законы, учредить на­казания для их нарушителей; отсюда явилось понятие справедливости и правосудия».

Политика и религия.

С чисто земных, практически-политических позиции рассматривает Ма­киавелли и религию. Ни о каком божественном ее про­исхождении у него и речи нет. Религии рассматриваются им как явления общественной жизни, они подчинены законам возникновения, возвышения и гибели; как и вес в жизни людей, они находятся во власти необходимости. И оцениваются они с точки зрения их пользы для поли­тической цели, стоящей перед обществом. Общества без религии Макиавелли не мыслит. Религия представляется ему необходимой и единственной формой общественного сознания, обеспечивающей духовное единство народа и государства. Государственным интересом, обществен­ной пользой определяется его отношение к различным формам религиозного культа. Не отвергая этических принципов христианства, он в то же время показывает, что они не соблюдаются в современной ему европейской, и особенно итальянской, действительности. «Если бы в христианском государстве сохранилась религия, осно­ванная учредителем христианства, христианские госу­дарства были бы гораздо счастливее и более согласны между собой, чем теперь». Но религия ока­залась в разительном несоответствии с повседневной житейской практикой, в особенности с пагубной для об­щества и государства деятельностью католической церк­ви: «Но как глубоко упала она, - продолжает свою мысль Макиавелли в «Рассуждениях на первую декаду Тита Ливия», - лучше всего показывает то обстоятель­ство, что народы, наиболее близкие к римской церкви, главе нашей религии, оказываются наименее религиоз­ными». Дело не только в том, что Макиавелли считал папский Рим виновником бедствий своей страны, главным препятствием к достижению ее национального единства. Благодаря разложению католической церкви и духовенства общество не только отошло от «основных начал» христианства, но итальянцы «потеряли религию и развратились». Но не о возвращении к по­пранным церковью истинным началам христианства меч­тает флорентийский секретарь. Причину упадка он ви­дит также и в самой христианской религии, оказав­шейся в противоречии с политической практикой. Этические начала христианства он считает практически неосуществимыми, а потому и непригодными для укрепления государства, к чему должна сводить­ся, по учению Макиавелли, положительная функция религии.

Размышляя о том, почему древние народы были «больше нашего преданы свободе», он видит причину в «разнице воспитания» и в «различии религии». По мнению Макиавелли, христианство, пусть и открывая верующим «истину и правильный путь жизни», учит, од­нако, переносить все надежды на небеса, меньше ценить мирские блага. Христианство «признает святыми боль­шею частию людей смиренных, более созерцательных, чем деятельных», оно «полагает высшее благо в смирении, в презрении к мирскому, в отречении от жизни». В результате «этот образ жизни, как кажется, обесси­лил мир и предал его в жертву мерзавцам. Когда люди, чтобы попасть в рай, предпочитают скорее переносить побои, чем мстить, мерзавцам открывается обширное и безопасное поприще». Так в творчестве Никколо Макиавелли гуманистическая критика христианского нравственного идеала достигает своего логического завершения. Макиавелли не только раскрывает общественную функцию религии в классовом обществе; он настаивает на ее необходимости для укрепления государства, но религия эта, по его убеждению, должна носить совершенно иной характер; она, по примеру древнего язычества, должна воспитывать мужество, гражданские добродетели, любовь к земной славе. В язычестве его привлекают «великолепие жертвоприношений», торжественность и пышность обрядов. Но главное - религия древних воспитывала активность, она видела высшее благо «в величии души, в силе тела и во всем, что делает человека могущественным». Достоинство язычества, а вместе с тем и той идеальной, с точки зрения Макиавелли, религии, которая всего более отвечает интересам укрепления государства, он считает то, что «древняя религия боготворила только людей, покрытых земной славой, как, например, полководцев и правителей государств»; его привлекают обряды, сопровождавшиеся «кровопролитием и жестокостями», потому что подобный культ возбуждал храбрость, приводил к тому, что древние были в своих поступках «более жестоки, чем мы».