Существует много форм дионисийского мифа. В одном из мифов Дионис является сыном Зевса и Персефоны; будучи еще мальчиком, он был разорван на куски Титанами, которые сожрали всю его плоть, за исключением лишь сердца. Одни говорят, что сердце было отдано Зевсом Семеле, другие - что сам Зевс проглотил его. Во всяком случае, это привело к вторичному рождению Диониса. Разрывание дикого животного и пожирание его сырого мяса вакханками рассматривалось как воспроизведение того, что сделали Титаны с самим Дионисом, и животное, в известном смысле, выступало как воплощение бога. Титаны были земного рождения, но после того, как они съели бога, они стали обладателями божественной искры. Так же и человек - отчасти земное, отчасти небесное существо, и вакхические ритуалы способствуют приближению его к полной божественности.

Еврипид вкладывает в уста орфического жреца следующее поучительное признание:

Сын Зевса, Дионис, я - у фиванцев. Здесь некогда Семела, Кадма дочь, Меня на свет безвременно явила, Поражена Зевесовым огнем. Из бога став по виду человеком, Я подхожу к струям родимых рек. Вот матери-псрунницы могила:

У самого дворца обломки дома Еще курятся, - в них еще живет Огонь небесный, Геры горделивой На мать мою неугасимый гнев .

Спасибо Кадму: сделал неприступным Он дочери святилище, его Со всех сторон я скрыл и винограда Кистями нежной зелени обвил. Покинув пашни Лидии златой, И Фригию, и Персии поля, Сожженные полдневными лучами, И стены Бактрии, и у мидян Изведав холод зимний, я арабов Счастливых посетил и обошел Всю Азию. что по прибрежью моря Соленого простерлась: в городах Красиво высятся стенные башни, И вместе грек там с варваром живет.

В гробницах были найдены орфические таблички, содержащие поучения душе умершего относительно того, как найти ей дорогу в потусторонний мир и что говорить, для того чтобы доказать, что она достойна спасения. Эти таблички разбиты и неполны; наиболее полная из них (Петелийская табличка) содержит следующее:

Ты найдешь слева от дома Гадеса источник, Рядом с ним стоит белый кипарис. К этому источнику близко не подходи. Но ты найдешь другой около Озера Памяти, Холодные воды несущий, и перед ним стоит стража. Скажи: "Я дитя Земли и Звездного Неба, Но род мой - только от Неба. Об этом вы знаете сами. И вот я, жаждой томим, погибаю. Дайте скорее Холодной воды, текущей из Озера Памяти" И сами они дадут тебе испить из святого источника, И после этого среди других героев ты место получишь .

В другой табличке говорится: "Привет тебе, пережившему страдание . Из человека ты стал Богом". И еще в другой: "Счастлив и блажен ты, которому суждено из смертного стать Богом".

Источник, из которого душа не должна пить, - это Лета, приносящая забвение; другой источник - Мнемосина, память. В потустороннем мире душа, если она жаждет спасения, не должна ничего забывать. Напротив, она должна приобрести память, превосходящую естественную.

Орфики были аскетической сектой, вино для них - только символ, как позднее причастие для христиан. Искомое ими опьянение - это "энтузиазм", союз с бором. Они думали, что таким путем приобретают мистическое знание, недостижимое обычными средствами. В греческую философию этот мистический элемент принес Пифагор, такой же реформатор орфизма, каким был Орфей по отношению к религии Диониса. От пифагорейцев орфический элемент перешел в философию Платона, а от него - в ту более позднюю философию, которая была уже полностью религиозной.

Некоторые явно вакхические элементы сохранились всюду, где орфизм имел влияние. Одним из таких элементов был феминизм- Его много у Пифагора, -а у Платона элемент феминизма привел даже к требованию полного политического равноправия для женщин. "Женский пол, - говорит Пифагор, - по своей природе более благочестив". Другой вакхический элемент состоит в уважении к сильной страсти. Греческая трагедия выросла из ритуалов Диониса. Особенно Еврипид чтил двух главных богов орфизма: Диониса и Эроса. Он не уважал холодного и самодовольного, благонравного человека, которого в его трагедиях обычно сводили с ума или как-либо иначе ввергали в беду боги, возмущенные его богохульством.

По традиции считается, что грекам свойственна восхитительная безмятежность (serenity), позволявшая им с олимпийским спокойствием созерцать страсть со стороны, подходя к ней с эстетической точки зрения. Но это весьма односторонний взгляд. Это верно, быть может, относительно Гомера, Софокла и Аристотеля, но это в высшей степени неверно применительно к тем грекам, которые прямо или косвенно были затронуты вакхическим или орфическим влиянием. В Элсвсине - а элевсинские мистерии составляли наиболее священную часть афинской государственной религии - пели гимн, в котором говорилось следующее:

С твоей высоко поднятой чашей, С твоим безумным пиршеством В Элевсинскую цветущую долину Приходи ты - Вакх, гимн и привет тебе!

В "Вакханках" Еврипида хор менад являет собой такое сочетание поэтичности и дикости, которое прямо противоположно безмятежности. Они прославляют удовольствие отрывать конечности диких животных и поедать их сырыми тотчас же:

О, как мне любо в полянах, Когда я в неистовом беге, От легкой дружины отставши, В истоме на землю паду, Священной небридой одета. Стремясь ко фригийским горам, Я хищника жаждала снеди: За свежей козлиною кровью Гонялась по склону холма .

Танец менад на склоне горы не был только неистовством, он был бегством от бремени и забот цивилизации в мир нечеловеческой красоты и свободы, ветра и звезд. В менее безусом настроении они поют:═

Милая ночь, придешь ли? Вакху всю я тебя отдам, Пляске - белые ноги, Шею - росе студеной. Лань молодая усладе Луга зеленого рада. Вот из облавы вырвалась, Сеть миновала крепкую. Свистом охотник пускай теперь Гончих за ланью шлет, Ветер у ней в ногах, В поле - раздолье. Берегом мчаться отрадно ей, Даром, что члены сжимает усталость; Тихо кругом - она рада безлюдью, Рада молчанию чащи зеленой.

Прежде, чем повторить, что греки были "безмятежными", попробуйте вообразить матрон Филадельфии, ведущих себя таким же образом, даже в пьесе Юджина О'Нила.

Орфик не более "безмятежен", чем прежний поклонник Вакха. Для орфика жизнь в этом мире является страданием и скукой. Мы привязаны к колесу, которое, вращаясь, образует бесконечные циклы рождения и смерти. Наша истинная жизнь - на звездах, но мы прикованы к земле. Только путем очищения, самоотречения и аскетической жизни можем мы избежать этого круговорота и достигнуть, наконец, экстаза единения с Богом. Это вовсе не взгляд тех людей, для которых жизнь легка и приятна. Это больше напоминает религиозную песню негров:

Я собираюсь поведать Богу обо всех своих невзгодах, Когда попаду домой.

Не все греки, но большинство из них были людьми, обуреваемыми страстями, несчастливыми людьми, боровшимися с собой, влекомыми интеллектом по одному пути, а страстями - по другому; они были наделены воображением, чтобы постигать небо, и своевольным притязанием, творящим ад. У них было правило "золотой середины", но в действительности они были невоздержанны во всем: в чистом мышлении, в поэзии, в религии, в грехе. Именно сочетание интеллекта и страсти делало их великими, пока они оставались таковыми, и никто не преобразовал бы так мир на все будущие времена, как они. Их прототипом в мифологии является не Зевс Олимпиец, -но Прометей, принесший с неба огонь и претерпевший за это вечные муки.