В следующем году Вольтер выпускает в свет поэму «О разрушении Лиссабона, или проверка аксиомы «все хорошо», а в 1759 г.– философскую повесть «Кандид, или оптимизм». В этих сочинениях Вольтер порвал с былым наивным прекраснодушием: мир – это великая бойня, а тот, кто верит во всеобщую гармонию, подобен каторжнику, развлекающемуся собственными цепями (спустя десять лет Гольбах иронически назовет теорию всеобщего оптимизма «любовным опьянением». Получается, что либо бог не всемогущ, либо он полон зла, если только в этом зле не виноваты исключительно сами невежественные люди. В остроумной повести «Кандид» героя преследуют всяческие беды, его наставника, поучавшего, что лиссабонский вулкан находится в «наилучшем месте», вешают иезуиты, а французы и прусаки «во славу божию» режут и грабят друг друга .

Свои сомнения и колебания Вольтер подытожил в статье «Все хорошо» для «Философского словаря», направленной против Поупа и Лейбница. Этот словарь стал важным дополнением к статьям, которые Вольтер писал для «Энциклопедии» Дидро: в так называемый Фернейский период (1757 – 1778) своей жизни он был наиболее близок к французским материалистам и сотрудничал с ними. Видимо, Вольтер хорошо понимал, что отрицание всеобщего оптимизма подрывает не только теодицею, но и просветительскую веру в «разумность природы» в том смысле, что следование естественным законам гарантирует человеку счастье. Отсюда можно было уже идти дальше, выводя человеческую историю из-под власти протежирующих людей законов природы. На этот путь невольно вступили сами классики французского материализма, исключившие общество из-под юрисдикции этих законов по крайней мере на десять веков, которые составляли феодальный период в западноевропейской истории. Но еще дальше продвинулся Руссо, у которого акцент на особые законы общественной жизни возник рука об руку с отрицанием аксиомы «все хорошо», ибо она ведет к апологии всего существующего и к полной бездеятельности. В письме к Ш. Боннэ он писал: «Для целого было благом то, что мы стали людьми цивилизованными, так как мы стали таковыми, но для нас было бы лучше, конечно, таковыми не становиться» (64, 161). Что касается Вольтера, то он предоставил сделать дальнейшие выводы другим философам и сам становился на полпути.

В проблеме источника движения, жизни и сознании Вольтер остановился в бессилии перед сформулированной им дилеммой. Либо всюду действуют законы механики Ньютона и тогда жизнь и сознание являются необъяснимым чудом, либо существуют и иные законы бытия, но они непостижимы для разума. Впрочем, некоторый выход намечается, если признать, что у материи имеются многие такие свойства, о которых мы и не подозреваем.

В письме де-Формону (1736) Вольтер писал о способности материи к мышлению. В «Микромегасе» он заявлял, что на планете Сатурн, например, материя проявляет 300 своих атрибутов, а на Сириусе их 2100. Все эти атрибуты и свойства материя получила изначально.

Проблема преодоления фатализма была самой острой и актуальной в связи с необходимостью обосновать активную борьбу просветителей против церкви. В статье «Судьба» Вольтер рассуждает так же, как и Гольбах: активность страстей человека обусловлена фатально не в меньшей степени, чем пассивное поведение флегматичных и покорных созданий. Но в других сочинениях он склонился к допущению в поведении и решениях людей некоторого частичного фрагмента, в котором действует свобода воли, дарованная им богом. Если Декарт провел границу ежду детерминизмом и телеологией так, что она совпала с границей между животными и людьми, то Вольтер попытался провести ее внутри самого человеческого сознания. Но где она именно проходит и как осуществляется переход от одной формы поведения к другой, для него осталось совершенно загадочным.

Приняв ошибочную цепочку рассуждений «для активности нужна свобода воли, а для обеспечения последней нужен бог как высший principe d’action», Вольтер пришел к выводу: «если б бога не было, его надо было бы выдумать!» Эту фразу повторил позднее в революционном Конвенте Робеспьер, и в годы своей власти якобинцы принялись за истребление «гидры атеизма». Но сам Вольтер меньше всего думал заниматься пропагандой религиозных убеждений, и потому разрешая третью и две предшествующие проблемы, он сохранил оговорки, оставляющие их нерешенными до конца. Это та скептически релятивистская позиция, которая выражена в «Невежественном философе» (1766) и которая не мешала Вольтеру обратить свои силы на борьбу против «гадины» клерикального мракобесия. Он не раз заявляет, что практическая деятельность людей важнее всех метафизических мудрствований. «Будем возделывать свой сад!» – восклицает он в «Кандиде», имея в виду, что следует трудиться и бороться. В труде счастье,– вторит ему Гельвеций, а потому рабочий и купец счастливее своего монарха.

Заключение

Будучи представителем предреволюционного классицизма, Вольтер сыграл определенную роль в истории французской эстетики. Он создал тот яркий и энергичный ораторский стиль, которым пользовались деятели 1789 г., а его трагедии «Брут» и «Смерть Цезаря» не сходили со сцены молодой Французской республики. Чувствуя ограниченность условных классицистских канонов, Вольтер в «Храме вкуса» апеллирует не к ним, но к природе – матери истинного художественного вкуса. Впрочем, он не создал единой эстетической системы.

Сила Вольтера как философа была не в разработке положительного учения, а в критике прежней метафизики. Своим метким пером он поражал старое, отжившее свой век, его сатира и насмешка были убийственны для феодальной камарильи, смех Вольтера разрушил больше, чем плач Руссо.

Список литературы

1. История Европы т.1., М.,1988.

2. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1995.

1991.

3. Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994.

4. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994.