Но сильнее всего сближает Циолковского с Федоровым идея неизбежности выхода человека в космос. Именно Федоров еще с середины прошлого века первым стал разрабатывать эту идею, причем разрабатывать основательно, с самых различных сторон, от природных и социально-экономических до нравственных. Аргументы "за" у него разнообразны: невозможность достичь полной регуляции лишь в пределах Земли, зависящей от всего космоса, который также изнашива­ется, сгорает, "падает"; вместе с тем в бесконечных просторах Вселенной должны разместиться и мириады воскрешенных поколений, так что "отыскание новых землиц" становится приготовлением "небесных обителей" отцам.

Точны слова Циолковского: "Сначала неизбежно идут: мысль, фантазия, сказка. За ними ше­ствует научный расчет, и уже в конце концов исполнение венчает мысль". Сам он решительно приступает ко второму этапу этой последовательности, выводит ставшую теперь знаменитой формулу конечной скорости движения ракеты, посвящает свое научное творчество техническому обоснованию ракеты как пока единственно целесообразного снаряда для космических путешествий. Свою веру в реаль­ность полетов за пределы земной атмосферы Циолковский основывал на расчетах условий для жизни в невесомости, что ныне является обычной практикой космонавтики.

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть общие родовые черты космического, актив­но-эволюционного направления философского и научного поиска, осуществленного в России за по­следнее столетие. Прежде всего это понимание восходящего характера эволюции, роста в ней ра­зума и признание необходимости нового, сознательно-активного ее этапа, получающего различные названия - от "регуляции природы" до ноосферы. У религиозных космистов высшая цель движения носит название Царствия Божьего, Царствия небесного. Утверждается и несовершенство, "промежуточность" нынешней, еще кризисной, требующей дальнейшего роста природы человека, но вместе - и высокое его достоинство, преобразовательная роль в мироздании. И в религиозной ветви русского космизма, в центральной его теме богочеловечества, торжествует идея творческого призвания человека. Возникает новый взгляд на человека как не только на исторического социаль­ного деятеля, биологический или экзистенциальный субъект, но и на существо эволюционирующее, творчески самопревосходящее, космическое.

Самой науке, точнее, грандиозному синтезу наук, объединенных во всеобщую космическую науку о жизни, дается новое направление развития. Ведь пока наука, основная созидательная сила совре­менного мира, работает с равным циничным успехом и на разрушение. За это во многом от­ветствен тот фундаментальный выбор, который господствует в современном мире с его фактиче­ским обожествлением нынешней природной данности человека, его естественных границ, выбор, не дерзающий их раздвигать, т.е. идеал человека, пробующего и утверждающего себя во все измерения и концы своей природы, в том числе темные и "демонические", признающиеся одинаково право­мочными, идеал, отказывающийся от императива эволюционного восхождения. Ноосферный, космический идеал должен быть раскрыт в такой конкретности, чтобы он мог увлечь действительно всех. Высшим благом нельзя признать просто исследование и бесконечное познание неизвестно для чего и лишь для созидания временного, материального комфорта живущим. Высшим благом может быть только жизнь, причем жизнь в ее духовном цвете, жизнь личностная, сохранение, продление, развитие ее.

Сила космистов в том, что обосновали и нравственную и объективную необходимость актив­ной эволюции, ноосферы. Ноосферное направление избрано самой эволюцией, глубинным законом раз­вития мира, выдвинувшим разум как свое орудие. Научными фактами, эмпирическими обобще­ниями Вернадский доказывает нам: работать против эволюции, против нового и объективно-неизбежного, сознательного, разумного ее этапа, преобразующего мир и природу самого человека, неразумно и бесполезно.