Эта целостность не исключала изучение отдельных фактов и явлений, она предполагала их, выявляя сначала нечто инди­видуальное, частное, что в дальнейшем установит характер­ную для них органическую общность, как раз и создающую «живое тело истории». Еще в книге 1930 г. А. Ф. Лосев стре­мился установить именно тип античной культуры, отмечая, что «типология же и конкретная, выразительная физиогноми­ческая морфология — очередная задача и всей современной философии и всей науки». Он готов был, «если позволят об­стоятельства», опубликовать «ряд типологических работ». Такие обстоятельства надо было ждать десятки лет. Общее, целое, целостное культуры тысячелетней античности и вместе с тем индивидуальное, особенное, специфическое сумел продемон­стрировать философ в своей монументальной «Истории анти­чной эстетики».

Небезынтересно отметить, что целостность ничуть не про­тиворечит, по Лосеву, индивидуальности, которую, как он не раз повторял, «ничем нельзя объяснить, только из самой себя». «Даже Демокрит, — писал он, — впервые пожелавший изо­бразить индивидуальности, представил их как неделимые атомы». Но ведь греческое слово атоuоv и латинское individuum одинаково, буквально означают «неделимое», а значит, и целое, целостное, не разделенное механически на части. Зна­чит, Демокрит тоже понимал атомы в качестве неких мельчай­ших организмов.

Однако умно сконструированная целостность каждой вещи и всего мира вовсе не исключала воздействия стихий и неожиданных драматических коллизий. Недаром неоплато­ники (особенно Плотин) представляли мир театральными подмостками, на которых разыгрывалась космическая драма, возглавляемая верховным хорегом-Демиургом.

Драма жизни, как мы знаем, не миновала и Лосева, почи­тателя «светоносного Ума», «апологета разума», который, по­лагая, что мир «чреват смыслом», и в самой «бешеной бессмыс­лице» стремился «увидеть смысл». Философ Лосев отнюдь не случайно назвал жизнь сумасбродством, хотя видел даже в нем некий метод и определил «жизнь философа — между сума­сбродством и методом».

Нет, не зря А. Ф. признавался в конце своего пути:

«Жизнь навсегда осталась для меня драматургически-траги­ческой проблемой».

Теперь, надеюсь, вряд ли можно будет судить об энцикло­педической эрудиции А. Ф. Лосева и редкостной для науки XX в. (основанной на сознательном разъятии целого) универ­сальности русского мыслителя (философия и филология, эс­тетика и мифология, богословие и теория символических форм, история художественных стилей, философия музыки, матема­тика, астрономия и др.), не учитывая понятий «всеединства», «высшего синтеза» и «целостности» предмета, понятого как организм. Мир для А. Ф. Лосева немыслим вне единораздельной целостности бытия. Сущность этой целостности можно изучить во всех внешних проявлениях ее частей, несущих на себе печать целого, так сказать энергию сущности, в формах словесных, математических, астрономических, символичес­ких, мифологических, музыкальных, временных и мн. др. Ши­рота исследовательского диапазона Лосева и есть, таким обра­зом, не что иное, как универсальное познание мира, созданного Единым Творцом, во всех выразительных смыслах и формах.

«Всеединство», «целостность», «высший синтез» привели Лосева к отрицанию противопоставления идеализма и мате­риализма и вообще к употреблению этих «заношенных терми­нов» с «неясным содержанием». Он решительно демонстриру­ет единство идеи и материи, духа и материи, бытия и сознания во введении к консерваторскому курсу по «Истории эстети­ческих учений».

Он признает также диалектическую связь и единство между идеей и материей, но никак не главенство одной из них, как это характерно для марксизма. Диалектик не может ставить преграду между сущностью и явлением, как нет пре­грады между бытием и сознанием, идеей и материей. Идея одухотворяет материю, а материя овеществляет дух, придает ему плоть.

А. Ф- Лосев писал: «Тело осуществляет, реализует, впе­рвые делает существующим внутренний дух, впервые выража­ет его бытийственно. Сознание только тогда есть сознание, когда оно действительно есть, т. е. когда оно определяется бы­тием. Это диалектическое саморазвитие единого живого те­лесного духа и есть последняя известная мне реальность».

Здесь у Лосева нет ни абстрактной идеи, ни абстрактной материи. Наоборот, саморазвивающаяся идея обладает не только духом, но и материей, или телом, т. е., собственно гово­ря, включает в себя производственные отношения. Вот почему в экономике идея должна проявлять себя выразительно-сущей. Поэтому «дух, который не создает своей специфической эко­номики, есть или не родившийся, или умирающий дух».

Как видим, А. Ф. Лосев создает свою теорию единства, или синтеза идеи и материи, подлинно диалектическим мето­дом, присущим всем его построениям. «В философии я — логик и диалектик», — писал Лосев (письмо В. М- Лосевой из лагеря в лагерь от 11.03.32 г.), ибо в диалектике бьется «ритм самой действительности», диалектика — «глаза, которыми философия может видеть жизнь».

Чистая диалектика, писал А. Ф., относится к сфере «реа­листической философии», понятой глубоко исторически, по­чему «все, что было, есть и будет, все, что вообще может быть, конкретным становится только в истории». Свои тезисы А. Ф. подтвердил и в книгах 20-х годов, и особенно в поздней «Ис­тории античной эстетики». В ней историко-диалектический метод А. Ф. Лосев применил к явлениям тысячелетней куль­туры, опираясь на точную науку, изучая детально, всесторон­не, можно сказать, филигранно свой предмет и вполне естест­венно для него прибегая к художественной выразительности.

В книгах 20-х — начала 30-х годов, которые представлены в нашем томе, А. Ф. Лосев строит свою оригинальную фило­софскую систему, выдвигая такие кардинальные категории (логические и вместе с тем жизненные), как, например, одно, единое, сущность, эйдос, миф, символ, личность, имя, самое само, число и мн. др. и находит их истоки в античности. Поэ­тому всякий, кто хотел бы внимательно ознакомиться с целост­ной картиной лосевского видения мира с позиций философа XX в., должен обратиться не только к т. н. «восьмикнижию» первой четверти века, но и к его позднему «восьмикнижию» «Истории античной эстетики», тем самым соединив начала и концы в творчестве последнего представителя русской фило-софско-религиозной мысли. Сам А. Ф. Лосев однажды признался в письме к В. М. Ло­севой (из лагеря в лагерь 22.01.32 г.): «Имя, число, миф — сти­хия нашей с тобой жизни».

Лосев как религиозный философ раскрывается наиболее полно в своей философии имени («Философия имени» напи­сана в 1923 г.), в которой он опирается на учение о сущности Божества и энергиях, носителях Его сущности (доктрина христианского энергетизма, сформулированная в XIV в. св. Григорием Паламой). Сущность Божества, как и положено в духе апофатизма, непознаваема, но сообщима через свои энергии. Эта доктрина нашла свое выражение в православном религиозно-философском движении имяславия, идеи кото­рого глубоко понимали и развивали в 10-х — начале 20-х годов о. П. Флоренский, о. С. Булгаков, В. Ф. Эрн, профессор-бо­гослов Д. М. Муретов, религиозный деятель и публицист М. А. Новоселов, известные математики Д. Ф. Егоров, Н. М. Соловьев и мн. др. А. Ф. Лосеву принадлежит серия докладов о почитании Имени Божьего в плане историческом (богослов­ские споры IV в, и современное состояние вопроса) и философско-аналитическом. Он пишет также статью «Ономатодоксия» (греческое название имяславия), предназначавшуюся для печати в Германии.