И он принес Агао целый мешок фотографий, на которых были изображены разные людчи.

- На одной из этих фоторафий изображен тот, кто может быть твоим переродителем. Ты должен найти эту фотографию.

И вот Агао заперся в комнате, разложил фотографии на полу и стал смотреть на них, смотреть . Удивительно, что там не было ни одного людчи, которого бы он не знал. Там были его родители, его друзья, его учителя в школе, родители его друзей во дворе . Там была даже фотография его самого. И вот он смотрел на эти карточки, изучал их и гадал: кто же может быть его переродителем?

Так он думал один день, два, три дня . Ну как он мог отгадать? Конечно, это не могли быть его друзья, и никто из его родителей тоже не мог стать переродителем. Он думал, думал, и никак не мог ни до чего додуматься.

На седьмой день к нему в комнату заглянул волшебник. "Ну как, - спросил он, - ты смог выбрать одну фотографию?"

Агао поднял голову. У него был такой взгляд, как будто он не узнал волшебника. Не сразу он ответил:

- Я нашел только одну.

- Покажи мне.

И Агао протянул ему фотографию. А волшебник воскликнул:

- Да! Это он!

И вдруг Агао оказался в пустыне возле гаснущего костра, там, где он встретил погонщика верблюдов. Он был один. У него не было того рюкзачка, но в руках он сжимал фотографию. Это была та самая фотография, которую он выбрал из всех. И на этой фотографии был изображен поймайчик Агао.

* * *

Опять сказка времен моей работы в детдоме. Я пробовал сочинить для своих ребят сказку, и проблему нехватки родителей выразил в таком вот космическом варианте под Воннегута. Но сказка тогда не получилась; остались смешные названия и варианты фантастического бреда. На следующий год я работал в детском саду. Это была даже не работа, а скорее дружеские отношения с детсадом у самого дома. Два раза в неделю я устраивал там "факультатив" - приходил и рассказывал сказки. И была там одна младшая группа . С тамошними четырехлетками были у меня полные нескладушки. Их ассоциативное мышление повергало меня в трепет и в отчаяние. Я мог сказать им слово "желтый", и кто-нибудь сразу говорил, что видел в деревне желтого жука, а другой говорил, что у его дедушки в деревне коза, а третий становился на четвереньки и блеял . От сказки в секунду не оставалось и следа. Этот бардак был особенно обидным на фоне отличных отношений с другими группами. И вот я все ходил к ним и ходил, хотя толку было мало, и радости тоже.

И вот однажды я подготовил для них что-то особое, и отправился, лелея самые сладкие надежды. А они устроили из всего этого обычный развал, и даже хуже. Я страшно разозлился. Не заходя в другие группы, я отправился домой, где в это время стояла аппаратура для звукозаписи - шла запись сказочных кассет. Я заперся в "студии" и записал эту сказку на едином порыве злости, без всякого текста, сразу на чистовик. Так я никогда не делал ни до, ни после.

За прошедшие с тех пор полтора года мне говорили про эту сказку (с кассет, текста так и не было) чаще, чем про другие. Ее очень хвалили. И это всегда были взрослые. И вот я думаю . Нет, думайте сами. И уже после теоретической главы про инициацию прочтите тогда (если взбредет охота думать) сказку Строгой Учительницы из приложения.

* * *

Пофи. А переродитель - это, конечно, ты .

Автор. Нет, я такой поймайчик, который старается, чтобы его не поймали. Притвориться полицейским - обычный трюк для вора. А на самом деле, если ты имеешь в виду мою профессию, то она досталась мне в наказание. Веришь?

Пофи. Пока да.

Автор. Гулял я в детстве со своим маленьким братиком. Мне тогда было, кажется, 16, а ему 7. И вот мы проходим мимо кафе, которое только что открылось. На нем вывеска: по-русски "Драники" и по-украински "Деруни". Он спрашивает - что это? А я отвечаю: "Есть родители, которые не могут бить своих детей. И когда им это все-таки нужно, они их приводят сюда. Это такое специальное учреждение, там в одной комнате оформляют квитанцию, как побить, сколько, а в другой специальные работники выполняют".

Сказал - забыл. А мой братик потом две недели мучился, чуть по ночам не плакал - или даже плакал - пока не признался маме. Она мне устроила "драники"! Но мамин гнев - это была мелочь. А вот как судьба меня покарала . Сижу я теперь в своем кабинете в поликлинике, на мне халат, ко мне родители приводят детей и просят, как их побить, сколько .

Пофи (хохочет). Халат с капюшоном?

Автор. Нет, обычный такой, белый . А в прихожей на мраморной доске выбита цитата из дневников детского поэта Хармса: "Конечно, травить детей нельзя, но что-то же с ними делать нужно ." Ну нет, вру, нет пока мраморной доски. Но и прихожая не только моя. Это же детская поликлиника. Там еще кабинет, где делают уколы .

Пофи хохочет.

Маленькая теоретическая глава № 7 «ИНИЦИАЦИЯ «

Это не я первый придумал. Это не я первый придумал. Много разных, достаточно независимых друг от друга людей, пришли к выводу, что в основе сказок лежат обряды инициации. Отвечая на вопрос, что же в сказочной структуре ТАКОГО, их обязательно стоит иметь в виду.

Обряды инициации - это сконцентрированный процесс превращения ребенка во взрослого. Во всяком случае, так они построены: в начале этого обряда - ребенок, а после конца он оказывается в новом состоянии - и в новом статусе - взрослого.

Есть много вариаций этих обрядов, поскольку они были распространены, да и сейчас существуют, у очень разных народов: у американских индейцев, у негров, австралийцев, полинезийцев. Но основная часть примерно одинакова, и это само по себе удивительно. В среднем это выглядит вот как.

Дети в раннем возрасте обладают очень большой свободой, и во многом предоставлены сами себе. Их никто ничему не учит, но никто ничего особенно и не требует. Но им многое запрещено из взрослой жизни: им нельзя ходить на охоту, участвовать во многих церемониях, даже есть определенную пищу. И уж конечно, им нельзя жениться.

Но в какой-то момент, это может быть в разном возрасте, но в общем-то где-то между десятью и четырнадцатью, происходит вот что. Мальчиков - да, а гораздо более распространены и известны именно мужские обряды, и я о них и буду рассказывать - итак, мальчиков собирают и выводят из женской части поселения, где они до этого жили. Матери и сестры при этом могут бороться за них и оплакивать их увод, как будто их уводят на смерть. В каком-то смысле это так и есть: больше мальчики в эту часть деревни и в это окружение не вернутся. Их уводят грубо, на них могут кричать и бить их палками. Делают это, конечно, мужчины. Затем их отводят в какое-то удаленное место. Одно такое место я видел в Нью Мексико, в горах Бранделиер: там это выложенная камнями яма глубиной метра два с половиной, размером чуть больше этой комнаты. Мальчишек помещали в эту яму, по краям выстраивались воины, и обряд начинался. Он мог тянуться неделю или даже несколько месяцев. У него было несколько принципиальных частей.