Со своей стороны Дума была готова пойти на уступки. Он продолжала опасаться реакции со стороны Николая II и еще больше «военной диктатуры» Совета. Действительно, восстав­шие солдаты только что по собственной инициативе добились принятия Советом Приказа № 1. Этот документ давал солдатам вне службы равные со всеми гражданские и политические пра­ва, аннулировал в воинском уставе все, что можно было счесть злоупотреблением властью. Он ввел избрание на уровне рот, батальонов и полков комитетов представителей солдат, подчи­нил части столичного гарнизона политической власти Совета и провозгласил, что решения Думы подлежат исполнению только в том случае, если не противоречат решениям Совета. Никакое оружие не должно было выдаваться офицерам. Приказ № 1 полностью сводил на нет попытки Думы подчинить себе солдат столичного гарнизона.

Когда в ночь с 1 на 2 марта состоялась встреча руководите­лей Совета и думского Комитета, каждый лагерь переоценивал силы другого. Совет был уверен, что только Дума могла войти в контакт с генштабом и предотвратить всякую попытку контр­революции. Члены же Комитета приписывали Совету такое влияние на революцию, каким он еще не обладал. Представи­тели Совета (Н. Суханов, Ю. Стеклов) сформулировали очень скромные требования (амнистия, политические свободы, созыв Учредительного собрания), ни одно из которых не было собст­венно социалистическим. Приятно удивленный такой пози­цией, Милюков только попросил от имени думского Комитета согласиться с тем, чтобы правительство провозгласило, «что оно сформировано по соглашению с Советом», и чтобы этот текст, предназначенный узаконить в глазах общественного мне­ния смену правительства, был опубликован в «Известиях» ря­дом с прокламацией Совета, желательно на той же странице. Совет принял и второе предложение Милюкова — чтобы ника­кое решение, касающееся характера будущего режима, не при­нималось до созыва Учредительного собрания. Оставалось толь­ко договориться относительно состава правительства: князь Г. Львов — председатель Совета министров и министр внутрен­них дел, А. Гучков — военный министр, М. Терещенко — ми­нистр финансов, Н. Шингарев — министр сельского хозяйства, А. Коновалов — министр торговли, Н. Некрасов — министр пу­тей сообщения. Чтобы придать кабинету некую революцион­ность, думцы настояли на включении в него Н. Чхеидзе и А. Керенского. Первый отказался, а второй, считая, что Совет развалится сам собой по мере возвращения к нормальной жизни, и решив принять пост министра юстиции, пренебрег мнением своих коллег из Исполкома и прямо обратился к общему собра­нию Совета, которое и избрало его на этот пост. Обе делегации остались довольны собранием. Думский Комитет мог поздра­вить себя с тем, что добился основного: признания революцией законности своей власти. Совет же считал правительство за­ложником в своих руках, так как поддержка, оказываемая им правительству, ограничивалась условием — пока правительство не отклоняется от линии, отвечающей интересам Совета.

Здесь интересен угол зрения французского историка Николя Верта, который в своей работе представил создавшийся орган власти следующим образом: 5“В конечном счете, Временное правительство, пришедшее 2 марта на смену думскому Комитету, состояло в основном из организаторов Прогрессивного блока 1915 г., то есть из полити­ков, которые хотели установления в России парламентского строя по западному образцу. Придя к власти, они преследовали цель не изменить экономический и общественный порядок, а только обновить государственные институты и выиграть войну, предоставив проведение структурных реформ Учредительному собранию.

Единодушные в общих направлениях своей деятельности, члены правительства тем не менее разделились по вопросу вза­имоотношений с Советом. Одни, и в первую очередь Милюков и Гучков, считали, что следует свести к минимуму уступки Со­вету и сделать все для победы в войне, которая придала бы вес новому режиму. Это подразумевало немедленное восстановле­ние порядка как в армии, так и на предприятиях. Тем време­нем продолжение войны можно было использовать как предлог для удушения революции и оправдания отсрочки реформ до созыва Учредительного собрания, который мог состояться толь­ко после установления мира. В отличие от сторонников «сопро­тивления», те, кто ратовал за «движение» (Некрасов, Терещен­ко, Керенский), настаивали на эффектных инициативах и не­медленном принятии некоторых из требуемых Советом мер, чтобы подорвать авторитет последнего и вызвать патриотиче­ский подъем, необходимый для победы в войне. Разрываемое между этими двумя тенденциями и одержимое своей главной заботой — ускорить возвращение к нормальной жизни, — Вре­менное правительство принимало меры ограниченного характе­ра, которые могли удовлетворить только незначительную про­слойку средних классов.”

Отречение Николая II .

В достижении 1 марта компромисса между Государственной думой и Советом, несомненно, сыграла роль неуверенность от­носительно позиции Николая II и генерального штаба. Инфор­мированный за два дня до этого о серьезности положения, Ни­колай II решил отправиться в Царское Село, приказав генералу Н. Иванову восстановить порядок в Петрограде. Но ни генерал, чьи войска отказались повиноваться, узнав, что весь столичный гарнизон перешел на сторону революции, ни царь, чей поезд железнодорожники направили в Псков, так и не достигли ок­рестностей Петрограда. В течение всего дня 1 марта царь нахо­дился в пути. Прибыв поздно вечером в штаб Северного фрон­та, он узнал о полной победе революции. Ночью Родзянко со­общил генералу Н. Рузскому, что отречение стало неизбежным. Династия могла еще быть спасена, если бы царь немедленно отрекся от престола в пользу своего брата великого князя Ми­хаила Александровича. С согласия великого князя Николая Николаевича новый верховный главнокомандующий Алексеев предложил командующим фронтами направить царю телеграм­мы с рекомендацией отречься от престола, «чтобы отстоять не­зависимость страны и сохранить династию». Получив от Руз­ского семь телеграмм, Николай II уже не пытался сопротив­ляться. Из-за слабого здоровья сына Алексея Николай II отрекся в пользу брата Михаила Александровича. 2 марта он передал текст отречения двум эмиссарам Думы — Гучкову и Шульгину, прибывшим в Псков. Но этот акт запоздал, и народ, узнав о планах правительства заменить Николая II Михаилом, потребовал провозглашения республики. Несмотря на усилия, предпринятые Милюковым для спасения династии, Михаил, которому князь Львов и Керенский не гарантировали его без­опасность, в свою очередь отрекся от престола.

Сообщение сразу о двух отречениях от престола (3 марта) означало окончательную победу революции — столь же неожи­данную, как и ее начало.

Россия на перепутье.

[3]Итак, выбор Россией дальнейшею пути своего развития был во мно­гом предопределен той формой, в которой в конце февраля и начале марта 1917 г. начались назревшие для страны преобразования. Плавная и постепенная реформа: расширение прав Думы, реформирование Го­сударственного Совета на выборной основе, приближение выборного зако­на к модели всеобщих выборов («четыреххвостке»), расширение прав граждан, легализация рабочего движения и социалистических партий и пр. - не состоялась из-за упрямого нежелания Николая II и его окру­жения пойти навстречу обществу, даже самым умеренным либералам. Главная вина за то , что революция вспыхнула внезапно, ложится, та­ким образом, на самого самодержца. К тому же после П. А. Столыпина и окружении Царя не появилось ни одной яркой фигуры с государственным мышлением, которая смогла бы как-то повлиять на Николая II в положительном смысле. Угодливые своекорыстные царедворцы и ис­полнительные чиновники несут свою долю ответственности за круше­ние старой Российской империи.