Около того же времени Рим был потрясен известием о новом готовящемся восстании рабов. Инициатором этого восстания был Тит Куртизий, отставной солдат преторианской гвардии. Воспользовавшись ослаблением римской государственности, Куртизий сначала стал устраивать тайные собрания рабов, подготовляя их к восстанию. Затем он перешел к разбрасыванию прокламаций с призывом присоединиться к восставшим. На призыв Куртизия, действовавшего в южной Италии, откликнулись “дикие и неустрашимые” рабы-пастухи из далеких горных пастбищ, имевшие лошадей и вооружение.

Успешно начатое дело Куртизия было прервано вмешательством квестора Луция Лупа, которому был поручен надзор за рабами.

Политика правительства в отношении рабов и либертинов

В 16 и 22 гг. на рассмотрение сената были внесены законо­проекты против роскоши, предусматривавшие, между прочим, в отличие от аналогичных древних законов, и ограничение числа рабов, находящихся в собственности одного владельца. Законы не прошли, так как, по словам выступавшего на одном из засе­даний Тиберия, они вызвали бы недовольство многих лиц. Но противники крупного земле- и рабовладения продолжали высту­пать и против роскоши, и против «легионов рабов» богатых соб­ственников под флагом обличения богатства, прославления уме­ренности, «золотой середины», добрых старых нравов. Особенно негодование в этих кругах вызывали новые богачи, в частности. либертины. Как мы видим, позиция идеологов мелких и средних ита­лийских собственников ясна. Она определялась как довольно острыми противоречиями между ними и крупными собственни­ками, особенно отрицательный тип которых воплощался в об­разе выскочки либертина, так и страхом перед последствиями - в областях экономической и политической - чрезмерного развития рабства. Идеал этой группы - небольшое хозяйство, в котором господин и немногочисленные рабы связаны патри­архальными, почти родственными отношениями, якобы сущест­вовавшими в «доброе старое время». Некоторые представители данного направления готовы были признать, что рабство вооб­ще вредно и в идеале не должно существовать. Жестокость к рабам осуждалась.

Уже у самого начала существования империи правительство стало значительно больше, чем при республике уделять внима­ния несвободнорожденным сословиям. Как показал в своей мо­нографии «Принципат Августа» Н. А. Машкин, одной из важных задач, стоявших перед Октавианом после окончания граждан­ских войн, было укрепление расшатанных ими основ и устоев рабовладельческого общества. С разрешением этой задачи Н. А. Машкин связывал не только такие мероприятия, как воз­вращение господам 30 тысяч беглых рабов из войска Сексга Помпея, ликвидацию разбойничьих банд, учреждение особых полицейских отрядов, ревизию эргастул с целью отделить неза­конно удерживавшихся там свободных от рабов, но и семейное законодательство Августа, имевшее целью поднять значение фа­милии как основной ячейки рабовладельческого общества и ав­торитет ее главы. Преемники Августа в общем продолжали намеченную им ли­нию. Роль императорских отпущенников и рабов, не менее зна­чительная в «золотой век» Антонинов, чем при «тиранах» из ди­настии Юлиев-Клавдиев, уже освещалась выше. На общее от­ношение правительства к несвободнорожденным сословиям ис­ключительное положение принадлежавших к этим сословиям придворных и работников административного аппарата не влия­ло. Оно определялось иными факторами и соображениями. Вместе с тем при Юлиях-Клавдиях принимались дальней­шие меры по ограничению излишней жестокости господ. Судя по постоянным жалобам последних, выступавших по этому поводу даже в сенате, укреплялось и расширялось право ра­бов прибегать под защиту императорских изображений, причем не только в общественных местах, но и в частных домах. Бить рабов на виду у статуи или портрета императора на гемме или другом предмете считалось столь же нечестивым, как когда-то в святилище или на алтаре, и могло навлечь на хозяина обвинение в оскорблении величества. По закону Петрония, господам запрещалось самовольно, без постановления суда, отдавать рабов с цирк для сражения со зверями. К ответственности привлекался не только господин, продавший раба бестиарию, но и купивший его. По закону Клавдия, раб, покинутый господином во время тяжелой болезни, если он выздоравливал, становился сво­бодным. Как уже упоминалось, Тиберий не пошел на ограничение числа принадлежавших отдельным собственникам рабов в за­конодательном порядке. Но, видимо, обладание чрезмерным ко­личеством рабов осуждалось. Во всяком случае, одно из об­винений, предъявленных в 53 г. Агриппиной тетке Нерона Домиции Лепиде, состояло в том, что она собрала в своих калабрийских имениях целые войска рабов, что ставило под угрозу мир в Италии. Как мы видели, выпады против богатства у различных авторов того времени обычно сочетались с нападками на огромные фамилии богачей, что, по вполне вероятному предположению Сираго, согласовалось с точкой зрения на этот во­прос императоров. Предположение это находит подкрепление и в приводимой Тацитом речи Тиберия о втором законопроекте про­тив роскоши. Отказавшись его утвердить, император, тем не менее, обратил внимание присутствующих на то, что для со­держания не только господ, но и их многочисленных рабов при­ходится ввозить продовольствие из провинций, и призывал их постараться и без соответственного закона «улучшить свои нравы», что в данном контексте, скорее всего, должно было оз­начать сокращение количества принадлежащих им рабов. Значительно больше внимания, чем рабам, уделяло правительство Юлиев-Клавдиев отпущенникам. Недовольные из­вестной эмансипацией либертинов, патроны дважды обраща­лись в сенат с жалобами и просьбами принять меры против их «дерзости». В 19 г. Цестий Галл выступил в сенате и рассказал, что какая-то отпущенница, в свое время осужденная им за мошенничество, встретив его на пороге курии, оскорбила, и никто не посмел за него заступиться, так как она держала в руке изображение императора. Другие присутствующие приводили аналогичные случаи и требовали вмешательства правительства. Однако председательствовавший в сенате Друз ограничил­ся тем, что приказал арестовать обидчицу Цестия.

Как видим, при императорах 1 в. продолжалась в общем линия, намеченная Августом: общие меры, направленные против несвободнорожденных сословий, сочетались с пока еще довольно робкими попытками ограничить злоупотребления отдельных гос­под и с покровительством либертинам, при стремлении, однако, подчеркнуть их гражданскую и социальную неполноценность.

Классовая борьба

Вопрос о классовой борьбе при империи принадлежит к од­ному из самых трудных в истории римского рабства. Основная трудность заключается в противоречивости вырисовывающей­ся картины. С одной стороны, открытые выступления рабов и даже их участие в движениях свободных постепенно сходят на нет. Создается впечатление, что классовая борьба запирает. С другой стороны, как уже упоминалось выше, представители правящего класса в гораздо боль­шей мере, чем раньше, боятся рабов и ощущают грозящие им со стороны рабов опасности. С одной стороны, принимавшиеся правительством меры по охране некоторых элементарных прав рабов и ограничению самоуправства господ как будто свиде­тельствуют об известном сглаживании противоречий между ра­бами и рабовладельцами, различий между рабами и свобод­ными. С другой стороны, история классовой борьбы на всем протяжении существования антагонистических обществ показы­вает, что уступки угнетенным классам, даже если в конечном счете они были выгодны классам господствующим или отдельным их слоям, никогда не делались добровольно, а всегда являлись результатом борьбы эксплуатируемых. Все это заставляет по­лагать, что классовая борьба при империи не утихает, а лишь принимает иные, менее заметные для поверхностного наблюда­теля, но достаточно остро ощущавшиеся современниками формы. Дело, видимо, заключается в том, что, говоря о классовой борьбе, нельзя подходить с одними и теми же мерками не толь­ко к различным формациям, но даже к различным периодам ис­тории одной и той же формации или общества. Так, для Рима, восстания рабов не всегда были наивысшим, а главное, наибо­лее результативным «проявлением классового антагонизма. В ус­ловиях империи эффективнее могли оказаться иные формы клас­совой борьбы. Рабские движения, достигнув кульминационного пункта в конце республики, с установлением империи идут на убыль. Последние засвидетельствованные источниками волнения рабов, как бы затухающие слабые волны великих рабских восстаний, падают на конец 1 в. до н.э. и первые десятилетия 1 в. н.э.