3. Культурно - историческое значение принятия христианства.

Утверждение монотеистической религии способствовало укреплению великокняжеской власти, ликвидации «дофеодальной раздробленности», присущей Руси вплоть до конца X в., когда в ряде восточнославянских земель существовали собственные князья под эгидой Киева.

Христианство сыграло исключительно крупную роль в идеологическом обосновании власти киевских князей. На вчерашнего предводителя соборной дружины духовенство перенесло те представления о верховной власти в государстве, которые существовали в самодержавной Византии. Оно упорно внушало главе новообразуемого государства идею божественного происхождения его власти. «С момента крещения на князя «взирает . всемилостивое око благого бога». Князя сажает на престол сам бог». Это божественное происхождение власти князя, по учению церкви, дает в руки его большую власть и вместе с тем ставит перед ним более широкие и ответственные задачи. Наконец, церковь присваивает киевскому князю все атрибуты христианских императоров. «На монетах, чеканенных по греческим образцам, князья изображаются в византийском императорском уборе, в диадеме, увенчанной крестом, «в порфире, с крестом в руке и с нимбом вокруг головы». Так новая религия освящала и укрепляла власть, выраставшую на обломках старого патриархального строя.

Христианство застало в Киевской Руси еще не закончившуюся борьбу между различными укладами и являлось здесь энергичным поборником в то время прогрессивного феодального способа производства. Несомненно, что оно способствовало скорейшему изжитию отмиравших пережитков родового строя. Это особенно показательно в отношении брачного права. Мнение, будто брак у восточных славян к моменту принятия христианства был моногамным, требует значительных оговорок. То, что нам известно о семье X века, не позволяет говорить об установившейся моногамной форме брака, связанной с развитием частной собственности; как общее правило, мы имеем здесь дело еще с патриархальным браком.

Христианство не только ускоряло процесс ликвидации остатков родового строя, - оно способствовало ускорению развития феодального способа производства в Киевского Руси. В Византии церковь являлась в XI веке крупнейшим феодальным учреждением и землевладельцем. Естественно, что она перенесла в Киевскую Русь те феодальные методы хозяйствования, которые выработались в условиях высокоразвитого византийского феодализма и которые здесь, не берегах Днепра, нашли подготовленную и благоприятную почву. Община, находившаяся уже в состоянии распада, не могла оказать действенного сопротивления притязаниями феодальной церкви, а выраставший на ее развалинах класс феодалов, в лице князей и бояр, шел навстречу этим притязаниям и спешил использовать новую социальную силу в своих интересах.

Прогрессивная сторона деятельности церкви заключается в ее стремлении ликвидировать найденные ею в Приднестровье элементы рабского труда, невыгодность которого было уже осознана в Византии.

Осуждая рабство, церковь, зато беспощадно закрепощала юридически свободных людей, находя выгодным пользоваться более производительным трудом феодально-зависимых людей, чем рабов. Очевидны определенные положительные последствия христианизации в социально-экономической сфере. После возникновения церковной земельной собственности, сменившей первоначальную десятину, появилась и частная (боярская) земельная собственность. Распространение на Руси норм Византийского права также стимулировало формирование феодальных отношений, поляризацию отдельных социальных групп и слоев.

Церковь не пыталась перестроить ни форм, ни оснований государственного порядка, какой она застала на Руси, хотя пришлой церковной иерархии, привыкшей к строгой монархической централизации, русский порядок, лишенный и того и другого не мог не внушать сочувствия. Церковная иерархия старалась только устранить или ослабить некоторые тяжелые последствия туземного порядка, например княжеские усобицы, и внушить лучшие политические понятия, разъясняя князьям истинные задачи их деятельности и указывая наиболее пригодные и чистые средства действия. Церковное управление и поучение, несомненно, вносило и княжескую правительственную и законодательную практику, а может быть, и политическое сознание князей некоторые технические и нравственные усовершенствования, понятия о законе, о правительстве, начатки следственного и судебного процесса, письменное делопроизводство: недаром летописец, делопроизводитель исстари усвоил у нас греческое название дьяка. Но при низком уровне нравственного и гражданского чувства у тогдашнего русского княжья церковь не могла внести какого-либо существенного улучшения в политический порядок. «Когда между князьями затевалась ссора и готовилась кровавая усобица, митрополит по поручению старейшего города Киева мог говорить соперникам внушительные речи: «Молим вас, не губите Русской земли: если будете воевать между собою, поганые обрадуются и возьмут землю вашу, которую отцы и деды Ваши стяжали трудом своим великим и мужеством; думая о Русской земле, они чужие земли приискивали, а вы и свою погубить хотите». Добрые князья, подобные Мономаху или Давиду Черниговскому, плакали от таких слов, но дела шли своим чередом, порядок добрых впечатлений и порядок добрых отношений развивались параллельно, не мешая один другому и встречаясь только в исключительных личностях на короткое время, по истечении которого кляузы родственников быстро заметали следы плодотворной деятельности отдельных лиц. Следы воздействия церкви на законодательство так многочисленны в Русской Правде, что дали повод В.Ключевскому к неверному, по существу, выводу о церковном происхождении этого памятника. Мы присутствуем при рецепции в русском законодательстве римского права, переработанного в Византии в интересах феодального государства. Детальное сравнение статей Русской Правды с соответствующими статьями Эклого, Прохирона, Закона судного и других юридических памятников Византии показывает, с какой гибкостью применялось греческое законодательство к условиям Киевской Руси, заменяя, например, телесное наказание, необычное в условиях общинного быта, штрафами, смертную казнь - «вирой», идя на известные компромиссы, как мы это видим из законодательной практики епископов при Владимире.

Церковная иерархия действовала не столько силой лиц, сколько правилами и учреждениями, ею привнесенными, и действовала не столько на политический порядок, сколько на частные, гражданские и особенно на семейные отношения. Здесь, не ломая прямо закоренелых привычек и предрассудков, церковь прививала туземному быту новые понятия и отношения, перевоспитывала умы и нравы, подготовляя их к принятию новых норм, и таким путем глубоко проникала в юридический и нравственный склад общества. Состав этого общества делился по правам и имущественной состоятельности на политические и экономические классы, высшие и низшие, лежавшие один над другим, т.е. делилось горизонтально. Церковь стала расчленять общество в другом направлении, сверху вниз, вертикально. Состав общества церковных людей не был устойчивым классом с наследственным значением, не было новое сословие в составе русского общества: в число церковных людей попадали лица разных классов гражданского общества, и принадлежность к нему обуславливалась не происхождением, а волей или переменным положением лица, иногда случайными обстоятельствами (убогие и бесприютные, странники и т.п.). Даже князь мог попасть в число церковных людей. Церковный устав князя Всеволода, составленный на основе владимирского устава, и данный новгородскому Софийскому собору во второй четверти XII в. причисляет к церковным людям и изгоев, людей, по несчастью или другим причинам потерявших права своего состояния, сбившихся с житейского пути, по которому шли их отцы. Устав различает четыре вида изгоев: это - попов сын, не обучившийся грамоте, обанкротившийся купец, холоп, выкупившийся на волю, и князь, преждевременно осиротевший. Итак, рядом с общественным делением по правам и имущественной состоятельности церковь вводила свое деление, основанное на иных началах. Она соединяла в одно общество людей разных состояние или во имя цели, житейского значения, религиозно-нравственного служения, или во имя чувства, сострадания и милосердия. При таком составе церковное общество являлось не новым государственным сословием с духовенством во главе, а особым обществом, параллельным государственному, в котором люди разных государственных сословий соединялись во имя равенства и религиозно-нравственных побуждений.