Пушкин знает, что человек может и должен быть счастлив и приносить счастье другим. В своем романе он показывает, как несчастлив и горек жребий безнадежного эгоиста; он спорит с Байроном, ищет новых путей и в жизни и в литературе.

В начале четвертой главы, Пушкин опять возвращается к петербургской жизни Онегина. То, что произойдет сейчас между Евгением и Татьяной, не случайно, а подготовлено всей предыдущей жизнью Онегина. Когда-то в юности, едва вступив в свет, Евгений был искренен, знал подлинные чувства :

Он в первой юности своей

Был жертвой бурных заблуждений

И необузданных страстей.

Но годы, прожитые в фальшивом мире, не прошли даром. "Роптанье вечное души" сменилось равнодушием и к людям, и к чувствам:

В красавиц он уж не влюблялся,

А волочился как-нибудь;

Откажут - мигом утешался;

Изменят - рад был отдохнуть.

Искренние увлечения сменились игрой; надежды и мечты молодости показались наивными, несбыточными; пришло неверие, а с ним - безразличие к жизни:

Так точно равнодушный гость

На вист вечерний приезжает,

Садится; кончилась игра:

Он уезжает со двора,

Спокойно дома засыпает

И сам не знает поутру,

Куда поедет ввечеру.

Жизнь - вист, карточная игра; ведется она, чтобы занять время - и только, чтобы как-то протянуть дни, "зевоту подавляя смехом"; и так Онегин прожил лучшие годы: с шестнадцати до двадцати четырех лет.

Вот как убил он восемь лет,

Утратя жизни лучший цвет.

Убил! Это не случайное слово - у Пушкина не бывает случайных слов. Конечно, после таких восьми лет Евгений не подготовлен к настоящему чувству, не умеет предаться ему. Этим и объясняется его трагическое непонимание Татьяны. Ведь

.получив посланье Тани,

Онегин живо тронут был .

.И в сладостный, безгрешный сон

Душою погрузился он.

Быть может, чувствий пыл старинный

Им на минуту овладел;

Но .

Но . Что же помешало Онегину отдаться чувству? Почему он отодвигает, стряхивает с себя "сладостный, безгрешный сон"? Да потому, что сам себе не верит, потому, что, убивая восемь лет жизни, он и сам не заметил, как убил в себе высокое и оставил только низменное, а теперь, когда это высокое готово воскреснуть, - он испугался. Испугался волнений любви, потрясений, страданий, и даже слишком больших радостей испугался - предпочел холодный покой . Разумеется, себе самому он не хочет признаться в этом и объясняет свои поступки для самого себя заботой о юной, неопытной, искренней Татьяне.

Проповедь Онегина, на первый взгляд, очень благородна. Будь на его месте обычный светский денди, он не преминул бы именно "обмануть . доверчивость души невинной" , развлечься в деревенской глуши с наивной сельской барышней - и, расставшись с ней, едва она ему надоест, обречь ее на мучения и беду . Онегин не сделал этого - но ведь он не обычный светский денди! Он - как-никак - добрый приятель Пушкина. Он знает цену свету и его "важным забавам", сам Пушкин любит в нем "мечтам невольную преданность" - и вот эти мечты готовы осуществиться: прекрасная, гордая, душевно богатая, возвышенная девушка предлагает ему свою любовь, а он бежит от нее, бежит от своей мечты. Во имя чего?

Когда бы жизнь домашним кругом

Я ограничить захотел .

.То верно б кроме вас одной

Невесты не искал иной .

.Но я не создан для блаженства;

Ему чужда душа моя .

Это неправда! Как может человек говорить о себе: "я не создан для блаженства"?! Все люди созданы для счастья, но не все умеют быть счастливыми, - вот Онегин не умеет, боится. Он проговаривается:

Скажу без блесток мадригальных:

Нашел мой прежний идеал,

Я верно б вас одну избрал

В подруги дней моих печальных .

Значит, такая девушка, как Татьяна, была когда-то идеалом Онегина! Но идеал этот - "прежний", Онегин больше не верит в него; поздно, как ему кажется, встретил он Татьяну . Ненавидя и презирая свет, он тем не менее заражен его взглядами, его предрассудками:

Я, сколько ни любил бы вас,

Привыкнув, разлюблю тотчас;

Начнете плакать: ваши слезы

Не тронут сердца моего,

А будут лишь бесить его…

Почему Онегин так уверен, что иного "семейного счастья" быть не может? Потому что слишком много подобных примеров он видел в свете:

Что может быть на свете хуже

Семьи, где бедная жена

Грустит о недостойном муже

И днем и вечером одна;

Где скучный муж, ей цену зная

(Судьбу однако ж проклиная),

Всегда нахмурен, молчалив,

Сердит и холодно-ревнив!

Когда-то, в ранней юности, Онегин верил, вероятно, в возможность высокой любви на всю жизнь. Но свет убил эту веру - и даже надежду на ее возвращение:

Мечтам и годам нет возврата;

Не обновлю души моей .

Вот она - главная трагедия Онегина: "не обновлю души моей"! Конечно, с его точки зрения, он прав, он поступает благородно: не веря в возможность любви, отказывается от нее, да еще и воспитывает попутно наивную Татьяну.

Ночью, во сне, разворачивается в “Евгении Онегине” эпизод, который обыкновенно с трудом поддается комментарию. В самом деле, зачем внутри вполне реалистической “энциклопедии русской жизни” (В. Белинский) потребовался такой странной, так явно и резко выпадающей из “нормального” повествования “сон Татьяны”?

Сон этот прочитывается и по языческому, и по христианскому символическому словарю, но - неодинаково. С позиции язычества сон, сновидение - это всегда перемещение в иномирие. В таком смысле для язычества сны не менее реальны, чем повседневная явь, - скорее более, ибо они обязательно вещие, пророческие: как раз потому, что они переносят героев в повышенно значимое пространство. По всем законам языческой пространственной символики иномирие во сне Татьяны представлено дремучим лесом, его центр (средоточие его сил) - лесной избушкой (см. избу Бабы Яги) , его граница - ручьем (река как граница двух миров). "Проводник" Татьяны в это иномирие, медведь, - тоже традиционный хозяин лесного царства не только в славянской, но и во всей индоевропейской мифологии.

Для христианства - в высшем, абсолютном понимании - нет иномирия зла, нет и людей из этого иномирия зла по-христиански - лишь духовная пустота, зона отсутствия света и добра, его вселенская "тень". У зла нет и быть не может своего, законного, постоянного места в мироздании: зло коренится в мире духовном, в душе человека. При этом ни один человек не имеет "злой души" (как скажет Пушкин даже о старухе графине из "Пиковой дамы"). Но человек может исказить, извратить природу своей души, если сделает из нее "игралище" страстей и эгоизма.

Темный лес Татьяниного сна и делается символическим "пейзажем души" Онегина: ее потаенных "мрачных бездн", ее нравственного хаоса с демоническими чудовищами-страстями, ее эгоистического холода. Внешне в быту, в жизни Онегин, светский щеголь, скучающий в деревне столичный житель, - может казаться "очень мил". Духовные опасности, подстерегающие героя, на бытовом языке невыразимы, бытовым зрением невидимы. И эротическое наваждение, "тоска ночная", которая вторгается через Онегина в жизнь Татьяны, - тоже есть не простая девическая влюбленность, но смертельно опасное искушение духа. И этого тоже нельзя покамест ни увидеть, ни прямо выразить фабульно, "реалистически", житейски. Лишь сон Татьяны делает возможным "сошествие во ад" онегинского духовного состояния; лишь сон выводит вовне внутреннюю чудовищность этого состояния, его угрозу не только для героя, не только для его друга, но и для героини. В старорусской литературе был такой популярный жанр: прижизненные "хождения по мукам" загробия. Сон Татьяны именно и вводит в новоевропейский, вполне "цивилизованный" роман в стихах старинный полуфольклорный жанр, а тем самым и христианскую духовную традицию, этот жанр породившую.