Марину Ивановну Цветаеву я считаю принцессой русской поэзии. Она так самоотречённо была влюблена в поэзию, что часто в других любила её больше, чем в себе. Отсюда столько стихотворных посвящений поэтам, её современникам: В.Брюсову, А.Ахматовой, А.Блоку, В.Маяковскому, Б.Пастернаку, П.Антокольскому и многим другим.

Но поистине первой и неизменной её любовью был Александр Сергеевич Пушкин. “С тех пор, да, с тех пор, как Пушкина на моих глазах на картине Наумова – убили, ежедневно, ежечасно, непрерывно убивали всё моё младенчество, детство, юность, – я поделила мир на поэта – и всех, и выбрала – поэта, в подзащитные выбрала поэта: защищать – поэта – от всех, как бы эти все ни одевались и ни назывались”, – пишет Марина Цветаева в статье «Мой Пушкин».

Однако всё-таки мало сказать, что наш великий поэт был “вечным спутником” для Марины Ивановны, Пушкин был для Цветаевой тем чистым родником, из которого черпали творческую энергию русские поэты нескольких поколений – от Лермонтова до Блока и Маяковского.

Поразительно, но иногда мне кажется, что Цветаева считала Пушкина своим современником вопреки тому, что жила в другую эпоху, вопреки даже здравому смыслу.

Силой своего воображения Марина Цветаева однажды в детстве создала себе живого поэта Пушкина да так и не отпускала его ни на шаг от своей души в течение всей жизни. С А.С. Пушкиным она постоянно сверяет своё чувство прекрасного, своё понимание поэзии.

Таким образом, заполнив собой значительную часть духовного мира Марины Цветаевой, Пушкин, естественно, вторгся и в её поэзию. Один за другим стали появляться стихи, посвящённые Пушкину.

В лирические произведения из цикла «Стихи к Пушкину» вместе с лирическим героем – Александром Сергеевичем Пушкиным – перекочевали и многие пушкинские герои:

Бич жандармов, бог студентов,

Желчь мужей, услада жён –

Пушкин – в роли монумента?

Гостя каменного? – он,

Скалозубый, нагловзорый

Пушкин – в роли Командора?

В это первое стихотворение цикла «Стихи к Пушкину» и Медный Всадник прискакал, и даже “Ваня бедный” явился:

Трусоват был Ваня бедный,

Ну, а он – не трусоват.

Пушкин был для Марины Цветаевой олицетворением мужественности. Александр Сергеевич возник в духовном мире поэтессы “серебряного века” как волшебник, божественное существо, подаренное ей русской историей:

И шаг, и светлейший из светлых

Взгляд, коим поныне светла .

Последний – посмертный – бессмертный

Подарок России – Петра.

А утверждением о божественном происхождении солнца русской поэзии могут служить строки из четвёртого стихотворения цикла:

То – серафима

Сила – была.

Несокрушимый

Мускул крыла.

Думая и говоря о Пушкине, о его роли в русской жизни и русской культуре, Цветаева была близка к Блоку и Маяковскому. Она вторила автору «Двенадцати» и «Соловьиного сада», когда говорила: “Пушкин дружбы, Пушкин брака, Пушкин бунта, Пушкин трона, Пушкин света, Пушкин няни . Пушкин – в бесчисленности своих ликов и обличий – всё это спаяно и держится в нём одним: поэтом” (статья «Наталья Гончарова»).

Но ближе всего Цветаева к Маяковскому с его яростным признанием Пушкину: “Я люблю вас, но живого, а не мумию”.

В отношении Цветаевой к Пушкину, в её понимании Пушкина, в её безграничной любви к Пушкину самое важное, решающее – твёрдое убеждение в том, что влияние Александра Сергеевича Пушкина на поэта и читателя может быть только освободительным: “ .чудный памятник. Памятник свободе–неволе–стихии – судьбе и конечной победе гения: Пушкину, восставшему из цепей” (статья «Мой Пушкин»).

Ведь именно об этом писал поэт в своём стихотворном завещании:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал.

(«Я памятник себе воздвиг нерукотворный .», 1836)

В поэзии Пушкина, в его личности Цветаева видит полное торжество той освобождающей стихии, выражением которой является истинное искусство:

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

Вот счастье! вот права .

(А.С. Пушкин. «Из Пиндемонти», 1836)

Мне кажется, что и сам Пушкин для Цветаевой, особенно в юности, – больше повод, чтобы рассказать о себе, о том, как она сама по-пушкински мятежна и своевольна:

Запах – из детства – какого-то дыма

Или каких-то племён .

Очарование прежнего Крыма

Пушкинских милых времён.

Пушкин! – Ты знал бы по первому слову,

Кто у тебя на пути!

И просиял бы, и под руку в гору

Не предложил мне идти .

Не опираясь на смуглую руку,

Я говорила б, идя,

Как глубоко презираю науку

И отвергаю вождя . –

писала М.Цветаева в стихотворении «Встреча с Пушкиным» 1 октября 1913 года.

Отношение Марины Цветаевой к Пушкину совершенно особое – абсолютно свободное. Отношение к собрату по перу, единомышленнику. Ей ведомы и понятны все тайны пушкинского ремесла – каждая его скобка, каждая описка; она знает цену каждой его остроты, каждого произнесённого или записанного слова.

Самым важным и дорогим Цветаева считала пушкинскую безмерность (“безмерность моих слов – только слабая тень безмерности моих чувств”).

Недаром ведь из всего Пушкина самым любимым, самым близким, самым своим стало для неё море: “Это был апогей вдохновения. С «Прощай же, море .» начинались слёзы. «Прощай же, море! Не забуду .» – ведь он же это морю обещает, как я – моей берёзе, моему орешнику, моей ёлке, когда уезжаю из Тарусы. А море, может быть, не верит и думает, что – забудет, тогда он опять обещает: «И долго, долго слышать буду – Твой гул в вечерние часы .»” (статья «Мой Пушкин»).

Пушкин для Марины Цветаевой – не “мера” и не “грань”, но источник вечной и бесконечной стихии поэзии. Б.Л. Пастернак писал об этом так:

Стихия свободной стихии

С свободной стихией стиха .

И эти строки из стихотворения Пастернака (1918), тоже обращённого к А.С. Пушкину, открыла для меня Цветаева в статье «Мой Пушкин».

Конечно, русские поэты, русские читатели ещё долго – бесконечно долго – будут вновь и вновь открывать для себя нового Пушкина, своего Пушкина. Буду для себя вновь и вновь открывать своего Пушкина и я, но сейчас мне по душе именно цветаевский Пушкин – воплощение красоты, гениальности, мужества, ума и неисчерпаемости.

Исследователи неоднократно отмечали драматургичность цветаевской лирики, ее склонность к напряженному внутреннему диалогу. [Михайлов, 1967; Ельницкая, 1990; Ревзина, 1996. С.195-201]. Тексты М.Цветаевой – это поиск идеального собеседника-слушателя, по сути alter ego.

Для М.Цветаевой таким собеседником может стать человек родной по духу, Душе, то есть - Поэт. Именно с Поэтом Цветаева вступает в диалог, который для нее – своеобразная форма борьбы равного с равным или с сильнейшим. Цветаевой свойственны разные типы диалога с Поэтом. Первый тип – диалог с Поэтом - человеком равным ей по силе дара и духа. Диалог, который мог бы стать реальным, очным, но от которого она сама сознательно уклоняется. (В.Маяковский, Б.Пастернак) Второй тип– диалог с абсолютным Поэтом, уже перешагнувшим черты земного бытия. Это диалог, реплики которого доносятся из одного мира в другой. (Р.–М.Рильке) И третий тип - диалог, который даже нельзя назвать собственно диалогом, из-за отстраненности собеседника, – наддиалог, когда адресат не подозревает о наличии диалогических отношений. Высшей формой диалога - диалогом с нададресатом - можно считать диалог, в который вступает Цветаева с А.Блоком. Ему она поклонялась как божеству. Для нее он был единственным поэтом, почитаемым не как собрат по перу, по ремеслу, а как божество от Поэзии. Всех остальных поэтов она ощущала соратниками и считала их братьями не только духовными, но и по плоти и крови, так как знала, что и их стихи рождаются не из одного вдохновения, а мучительно-выстраданно. Творчество А.Блока Цветаева ощущает как поднебесную, очищенную от житейского быта высоту. Поэтому единственная связь с ним – коленопреклонение, идолопоклонничество.