Не дай ты потускнеть душе зеркально чистой От их дыханья, невинный ангел мой! Как в детстве, отражай игрой ее сребристой Все сказки чудные, дар старины святой.

Жанр сонета предполагает высокое умение автора. В своей форме сонет — лаконичен, строг и очень емок. Композиция сонета предполагает ясное развитие темы, где каждое четверостишие или трехстишие должно быть законченным и по смыслу и синтаксически. В своем творчестве Павлова обращается к жанрам элегии и думы, темы которых достаточно широки и многообразны. Одна из них — тема поэтического мастерства.

Ты, уцелевший в сердце нищем, Привет тебе мой грустный стих! Мой светлый луч над пепелищем Блаженств и радостей моих! Одно, чего и святотатство Коснуться в храме не могло; Моя напасть! Мое богатство! Мое святое ремесло!

Эта тема впоследствии найдет свое развитие в женской поэзии ХХ века.

Во второй половине 40-х годов стиль Ростопчиной становился архаичным, творчество же К. Павловой сумело отозваться на изменившиеся требования времени. Значительно более широка сфера соприкосновения ее поэзии с жизнью, значительно ощутимей демократизм. И потому-то даже признанные ценители таланта Е.П. Ростопчиной, вроде поэта Н.М. Языкова, сообщали в дружеской переписке 1843 года: "Ростопчина точно перешибла многих и многих нашу братью, русских стихотворцев, а К. Павлова, мне кажется, еще сильнее ее. Стих Ростопчиной подражательный стиху Пушкина, склад речи тот же, а у Каролины свой, и тверже, крепче, стройче". В этом же дружеском письме к брату Языков старается объяснить свое предпочтение поэзии Павловой перед поэзией Ростопчиной. Он называет стихи первой "менее бабскими". Сказано резко, но верно. Критики неоднократно отмечали, что в поэзии Ростопчиной женщина, утверждающая себя личность, как бы оттесняет личность, обретающую себя через поэзию.

Горизонт лирической героини К. Павловой расширяется за счет не собственно "женских", но общечеловеческих интересов. От чувства смятения перед загадкой любви женская лира переходит к размышлениям над сущностью бытия вековой загадкой жизни. Символ этого перехода стихотворение К. Павловой "Сфинкс". Мучительны поиски ответа на вопросы о смысле жизни, которые задает сфинкс, нередко они смертельны, но неостановимы:

И путь кругом облит людскою кровью, Костями вся усеяна страна . И к сфинксу вновь, с таинственной любовью Уже идут другие племена.

Журнальная критика была нередко несправедлива к творчеству К. Павловой. Скорее дело в извечной слепоте современников к незаурядным явлениям. Настигавшее К. Павлову ощущение общественного одиночества, духовного вакуума рождало исполненные боли строки:

Куда деваться мне с душою! Куда деваться с сердцем мне!

Но за этим, казалось бы, неодолимым отчаянием вновь обретение стойкости духа: "В душе моей есть боль, но нет испуга". Слова зазвучали как девиз для нового поколения женщин, начавших страстную борьбу за социальное самоутверждение. Свой дар - то гнетущее, то окрыляющее бремя поэзии - Каролина Павлова и возносила, и клеймила, и жаждала временами оттолкнуть, и заклинала вернуться. После душевных испытаний, нравственных кризисов, внутренне опустошавших дотла спасение в творчестве:

Нет! Как бы туча ни гремела, Как ни томила бы жара, Еще есть долг, еще есть дело - Остановиться не пора.

Исходя из своего трудного жизненного и литературного опыта, поэтесса предостерегала молодых последовательниц от увлечения стихотворством.

В русской поэзии со второй половины 90-х годов наступил период новых философских и эстетических поисков, представленных именами Вячеслава Иванова, Валерия Брюсова, Константина Бальмонта - корифеев русского символизма В русле этой школы развивается творчество Мирры Лохвицкой (1869-1905) — ученицы Майкова и Бальмонта. Классичность формы их лирических произведений сочетается со взрывным, нетрадиционным (особенно для женской лиры) содержанием. У Лохвицкой — это песни страсти, открывающие заповедные тайники женского сердца. Именно Мирра Лохвицкая первой переступила "табу", наложенное на пределы женской исповедальности Е.П. Ростопчиной. Мнение Ростопчиной, что "женская душа должна в тени светиться", для настроений конца века утратило значение. Напротив, во всех слоях общества нарастала жажда высказать себя до конца, докопаться до сути человеческих отношений, по возможности полнее разобраться и в переливах любовных чувств, и в перепадах страсти.

По духу наиболее характерных для поэтессы строф, их всегда блистательному, многоцветному "оперению", их чувственной насыщенности, ближе всего Лохвицкой творчество К. Бальмонта. Это отмечала уже критика 90-хгодов. Первый сборник поэтессы вышел в 1896 году. За него в следующем году М. Лохвицкая награждена почетной академической премией имени А.С. Пушкина, избрана в Общество любителей российской словесности. Ведущий рецензент, готовивший отзыв по случаю выдвижения на Пушкинскую премию, А.А Голенищев-Кутузов писал: " .Однообразие и ограниченность содержания в поэзии г-жи Лохвицкой в значительной мере искупается той виртуозной игрой образов, звуков и красок, которая невольно увлекает читателя и не дает ему заметить, что в сущности он перечитывает под разными видами одну и ту же старую сказку". Но против премии рецензент не возражал. Она вручена заслуженно. Однако, в отклике на раннюю смерть М. Лохвицкой в 1905 году В. Брюсов говорил: "Для будущей "Антологии русской поэзии" можно будет выбрать у Лохвицкой стихотворений 10-15, истинно безупречных". В сонетах Лохвицкой любовь и красота занимают центральное место, но они отходят от строгих канонов. Некоторые критики видели в них "измельчание поэзии" и гражданского духа. Лохвицкая выпустила пять сборников. Ее считали по тем временам безнравственной, а она с удивлением спрашивала:

Я не знаю зачем упрекают меня, Что в сознаньях моих слишком много огня.

В любовной лирике Лохвицкой звучат все оттенки древнейшей и вечно молодой темы любви — от едва уловимого его зарождения до бурных проявлений и "памяти сердца". Что же оказалось современникам столь шокирующим? Да совершенно невинные по теперешним временам признания:

И, голову с мольбой на грудь твою склонив, Изнемогаю я от счастия и муки . И силы падают . и холодеют руки . И страсти бешеной я чувствую прилив!

Может быть, особенное неприятие вызывала ее отнюдь не некрасовская трагическая муза. Одна из немногих, она не ослепляла себя видениями из снов Веры Павловны, а ясно прозревала грядущий ужас.

Я — откровений тайных жрица. И мир — пустыня для меня, Где стонут жертвы и убийца, Где страждущих белеют лица В геене крови и огня.

Мирра Лохвицкая была самой энергичной и яркой поэтессой XIX века.

Современникам мало известно творчество Софии Парнок (1885-1933). Из двух с половиной сотен стихотворений, написанных ею, в золотой фонд русской поэзии можно внести не более десятка. И все же, в поразительно простых по интонации строках столько обаяния: