Меж болотных стволов красовался восток огнеликий .

Вот наступит октябрь - и покажутся вдруг журавли!

И разбудят меня, позовут журавлиные клики

Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали .

Широко по Руси предназначенный срок увяданья

Возвещают они, как сказание древних страниц .

"Как-то трудно представить теперь, - сказал об этом стихотворении В.Кожинов, - что еще десять лет назад эти строки не существовали, что на их месте в русской поэзии была пустота". Они настолько глубоки и подлинно поэтичны, что - даже они одни! - позволяют говорить о продолжении Рубцовым традиций русской поэтической классики. Довольно редкий в практике стихосложения, но удивительно органичный здесь пятистопный анапест настраивает на неторопливый философский взлет мысли от своего чердака вслед за журавлями сначала над забытыми вдали болотами, а потом и над всей Русью, современной и древней .

Ощущение неразрывного единства с миром нашло свое законченное воплощение в стихотворении "Тихая моя родина". Оно поражает удивительной достоверностью. Доверительность интонации захватывает читателя и заставляет вместе с поэтом пройти по близким ему местам, проникнуться его чувствами. Казалось бы, что нового может он сказать об ивах над рекой, церквушке, соловьях на тихой своей родине? Но, читая эти строки, мы вновь и вновь испытываем радость открытия прекрасного, глубокое чувство эстетического наслаждения. Когда поэт называет приметы этой, именно своей, родины, он словно бы не может остановиться, ему хочется показать как можно больше непритязательных, но таких дорогих примет, и они переходят из строки в строку: ивы, река, соловьи, погост, могила матери, церквушка, деревянная школа, сенокосные луга, широкий зеленый простор . И - как осветившая все это вспышка молнии, как мощнейший разряд переполнившей душу любви - концовка стихотворения:

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

Жизнь была бы неполноценной не только без тайны, но и без грусти - это очень важное для понимания сути творчества Рубцова суждение. В самой природе его дарования было заложено то чуткое предощущение грядущего ухода, которое в искусстве обладает огромной притягательной силой и, по словам Блока, "одно способно дать ключ к пониманию сложности мира".

Образ сельской родины у Рубцова, начиная со "Звезды полей", окрашен грустью, его душой все чаще "овладевает светлая печаль, как лунный свет овладевает миром", и печаль эта возникает оттого, что поэт ощущает недолговечность, непрочность, зыбкость дорогого ему священного покоя. Он с болью чувствует, что и сам порою теряет с ним контакт. Вот почему деревенский покой в его стихах вовсе не спокойный и не застывший - нет, он весь затаился в предчувствии грядущих перемен: над "родимым селом" вьются тучи, над "избой в снегах" кружится и стонет вьюга, а ночи полны непонятным ужасом, подступающим прямо к "живым глазам" человека. Поэт испытывает гнетущее чувство одиночества, о котором можно было догадаться еще тогда, когда он говорил спасибо "русскому огоньку" за то, что он горит для тех, кто "от всех друзей отчаянно далек". И кратковременное веселье, когда изредка на несколько часов приезжают друзья, веселье "с грустными глазами" уже вряд ли что может изменить. Рядом с образами "тихой родины" у поэта все чаще возникает столь же обобщенный образ ветра, символизирующий душевную тревогу, жажду странствий, неудовлетворенность, усталость .

"В предчувствии осеннем"

После "Звезды полей" Рубцов успел опубликовать еще два сборника - "Душа хранит" в 1969 году в Архангельс-ке и "Сосен шум" в 1970 году в Москве - и несколько циклов стихов в журналах "Юность, "Молодая гвардия", "Наш современник", "Октябрь", "Север".

В стихах, перепечатываемых из предыдущих сборников в последующие, Рубцов делает поправки, усиливающие минорные чувства. Интересна и показательна такая поправка в стихотворении "Отплытие". В сборнике "Душа хранит" конец второй строфы этого стихотворения звучал так: "Но глядя вдаль и вслушиваясь в звуки, я ни о чем еще не пожалел". Через год в книге "Сосен шум" строка оказалась измененной: "Я ни о чем еще не сожалел". Заменена всего одна буква, а смысловое значение изменилось очень существенно: "пожалел" выражает краткое, ограниченное во времени действие, явление, так сказать, одноразовое, а несовершенный вид "сожалел" говорит о постоянном, неограниченно длительном чувстве, состоянии души, а не действии даже. И таких замен у Рубцова немало.

Из стихотворения в стихотворение переходит не только постоянное настроение, но и образы, перекличка которых придает стихам особенно глубокий смысл. Так, в "Последней осени" поэт говорит о Есенине, что "он жил тогда в предчувствии осеннем уж далеко не лучших перемен", а в стихотворении "Прекрасно небо голубое" то же самое говорит и о себе: "Я жил в предчувствии осеннем уже не лучших перемен". Или в более раннем "Седьмые сутки дождь не умолкает ." были такие мрачные строчки: "Ворочаются, словно крокодилы, меж зарослей затопленных гробы, ломаются, всплывая .". Казалось бы, концовка стихотворения настраивала на оптимистический лад: "Слабее дождь . Вот-вот . Еще немного, и все пойдет обычным чередом", но в одном из последних стихотворений Рубцова "Я умру в крещенские морозы" строчки, повторившись, стали еще мрачнее: "Из моей затопленной могилы гроб всплывет, забытый и унылый, разобьется с треском, и в потемки уплывут ужасные обломки. Сам не знаю, что это такое . Я не верю вечности покоя!".

Последнее отпущенное ему время Рубцов прожил в Вологде, лишь изредка покидая ее и тут же возвращаясь обратно. Но если по морям поэт путешествовал отважно и радостно, то на земле было совсем по-иному, причем с самого начала его творческого пути: стихотворение "Поезд", очень показательное в этом смысле, написано им еще до поступления в Литинститут. В нем дважды повторяется строчка о том, что поезд мчался "перед самым, может быть, крушеньем". Затем автор еще раз подчеркивает:

Вместе с ним и я в просторе мглистом

Уж не смею мыслить о покое, -

Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,

Мчусь куда-то с грохотом и воем,

Мчусь куда-то с полным напряженьем

Я, как есть, загадка мирозданья.

Перед самым, может быть, крушеньем .

Однако тогда поэт убеждал себя, что предчувствия его обманывают, что "какое может быть крушенье, если столько в поезде народу?". А теперь, когда он остался один, оно, это крушение, все-таки произошло.

В последних стихах Рубцова уже слышится не столько любовь к родине, сколько вызывающая, горькая насмешка и над патриархальным покоем, и над "добрыми Филями", о которых когда-то поэт писал с теплой, доброй иронией .