На всем божьем свете!

………………………

От здания к зданию

Протянут канат.

На канате – плакат:

“Вся власть Учредительному собранию!

Блок начал писать “Двенадцать ” 8 января - и писал весь день. В его записной книжке под этим числом записано:

“Внутри дрожит”.

В дальнейшем наступил перерыв.

Пятнадцатого января записано: “ Мои “Двенадцать ” не двигаются”.

19 января в газете “Знамя труда” была напечатана статья Блока, “Интеллигенция и революция”. Среди символистов и других поэтов она произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Блок записал: “Звонил Есенин, рассказывал о вчерашнем “утре России” в Тениневском зале. Гизетти и толпа кричали по адресу его, А Белого и моему: “Изменники (…) Катеды и Мережковский злятся на меня страшно” . К этому Блок приписал красным карандашом: “Господа, вы никогда не знали, России и никогда ее не любили! Правда глаза колет”.

З. Гиппиус адресует Блоку надменно презрительные статьи. “Люди и нелюди” и “Неприличия”, а затем и стихотворение “Все это было, кажется, в последний….” На получение его Блок сначала пробует ответить письмом.

Он упрекает Гиппиус в пристрастной оценке событий. Однако, не отправив письма, он отвечает Гиппиус в стихах.

Ядом напоенного кинжала

Лезвье целую, глядя в даль

Блок пытается показать “всемирность” своей и узколичностный характер позиции Гиппиус:

Но в доли я вижу – море, море,

Исполинский очерк новых стран,

Голос ваш не слышу в грозном хоре,

Все гудит и воет ураган!

……………………………………….

Высоко – над нами – над волнами, -

Как заря над черными скалами-у

Веет знамя – Интернационал!

Последнее письмо, завершающее 16 – лет нюю переписку Гиппиус и Блока,- вложенное в конверт без адреса стихотворение “Бывшему рыцарю Прекрасной дамы”, Было передано Блоку Мережковским 3 октября 1918г.

Впереди 12-ти не шел Христос:

Так мне сказали сами хамы.

Но за то на Кронштадте пьяный матрос

Танцевал польку с Прекрасной Дамой.

Говорят – он умер. А если и нет?

Вам не жаль Дамы, бедный поэт?

Поэма “Двенадцать” родилась 27 и 28 января. Поставив точку, Блок 29 января записал в дневнике: “Страшный шум, возрастающий во мне и вокруг … Сегодня я -гений”.

После выхода поэмы отношения с символистами окончательно разрываются. Как говорилось выше, первыми отвернулись от поэта Мережковские. Они же налаживали бойко автору “Двенадцати”. Так же резко. Оборвались отношения с Вяч. Пястом, одним из самых близких друзей Блокова в 1910-х годах. Приятель и пламенный почитатель Блока эпохи “Вольных мыслей”, Г.Чулков громит Блока в статье “Красный призрак”; близкий в 1900-х годах к символизму М.Прищвин, в статье “Большевик из Балаганчика” утверждает, что “скучающий” индивидуализм, отсутствие идеалов и ирония – основные качества личности и творчества Блока. Ф. Сологуб вместе с Вяч. Пястом и А.Ахматовой отказываются участвовать вечере, где должна была исполняться “Двенадцать”.

Разумеется Блок встречался в Петрограде с рядом писателей – символистов или с людьми, в той или иной степени к символизму близкими. Но все эти встречи носили чисто официальный характер.

В годы революции особенно явно выступает на первый план общая отчужденность поэта от символизма, как безнадежно далекого и мало интересного прошлого. Таково, например, отношение Блока к Бальмонту, уже в середине 1900-х годов глубоко его разочаровавшему.

Более сложны, противоречивы и не совсем относятся только к памяти о прошлом чувства Блока к А.Белому и Вяч. Иванову. Белый 1918 года, близкий к “стихийнической” стороне блоковского принятия Октября, явно ищет новых связей с Блоком.

Его письмо от 17 марта полно прежнего “трепета” в отношении к блоковскому творчеству. В ответном письме Блок напишет: “Твое письмо меня очень поддержало”. Он заранее, так же попросит Белого не пугаться “Двенадцати”. Мнения двух поэтов в 1918 были более близкими не раз сравнивали между собой “Двенадцать” и “Христос воскрес!” Белого. И все же пропасть между Блоком и Белым, которую вырыли их личные конфликты и особенно 1917-1918гг, оказалась непреодалимой. Виноге поэты оказываются слишком далекими друг от друга. Так во время одного из приездов Белого в Петроград, Блок заходил к нему в отель “по делу”: “Дела и ничего не вышло”, - констатирует Блок.

С Вяч. Ивановым духовные пути Блока в эти годы тоже перекрещиваются. В начале 1918г. Иванов порвал отношения с Блоком. Но постепенно их позиции сближаются. Блоку безусловно Были близки некоторые идеи Вяч. Иванова: пафос истории, культуры, памяти. Но при этом Блоку чужда в Иванове отстраненность от действительности, путь от символистского мистицизма к религии.

И так, после октябрьские годы – это время с каждым днем углублявшегося разрыва всех личных духовных связей Блока с символистами – от окончательных разрывов (З.Пиппиус, Мережковский) или постепенного отхождения (Р.В. Иванов - Разумников) до превращения контактов в чисто бытовые (Е.Иванов), деловые (В.Зоргенфрей) или ничего, “специфически символистского” в себе не заключающие (К.Чуковский, А.Волынский и др. ). Даже в случае сохранения известной объективной общности позиции(А.Белый, В.Иванов), она уже не может стать основой для сколько-нибудь серьезных и важных контактов. Символизм и символисты для Блока революционных лет -только прошлое.

Да, Блок принял революцию. Он видел в ней свет, новые возможности. И писать он стал по-новому. Мир Блок воспринимает предельно напряжено, героически, в полной готовности гибели во имен революции. Отсюда – рост героико -романтических черт мировосприятия и времени. Оно соединяется с ростом своеобразной тяги к “реализму”, Блок хочет писать правду о себе, своих современниках и своем времени. Например, текст “Двенадцати” насыщен реалиями и намеками на жизнь Петрограда 1917-1918 годов.

Да и вообще “Двенадцать” – противоречивое произведение. В одном из писем Блок напишет: “Я чувствую временами глухую травлю; чувствую что есть люди, которые никогда не простят мне “ Двенадцати”; но, с другой стороны, есть люди, которые (совершенно неожиданно для меня) отнеслись сочувственно и поняли, что я ничему не изменил ”.

После смерти Блока, Маяковский пишет: “Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры (…). Меня окликнули. Это был Блок (…). Спрашиваю: “Нравится? ” – “Хорошо”, - сказал Блок, а потом прибавил: “У меня в деревне библиотеку сожгли”.

Вот это “хорошо” и это “библиотеку сожгли” было два ощущения революции, фантастически связанные в его поэме “Двенадцать”. Одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие – славу ей. Это объединение двух различных мнений в единое произведение - и есть Александр Блок. В поэме он без прикрас показал весь ужас революции, ее ошибки. Но в то же время он оставил для себя надежду , что все улучшится, что люди поймут свои ошибки и не повторят их. К сожалению, этого не произошло.

После разрыва с самими символистами, Блок меняет свой взгляд и на символизм. В статье “Владимир Соловьев и наши дни” Блок называет идейного учителя символистов 1900-х годов “духовным носителем и вестником тех событий, которым надлежало развернуться в мире”. Ученики Соловьева унаследовали от него это чувство будущего и Блок считает себя обязанным от лица “ соловьевцев”1900-х годов “указать на то (…) что самое начало столетия было исполнено существенно новых знамений и предчувствий”. Поэтому главное, что подчеркивает Блок в Вл.Соловьеве и его учениках, - это “страшная тревога, беспокойство, способное довести до безумия”.