Можно только восхищаться любовью русского поэта, путешественника, к великому, его людям и культуре. До сих пор в Эфиопии сохраняется добрая память о Н. Гумилеве. Африканские стихи Гумилева, вошедшие в подготовленный им сборник “Шатер”, и сухая точная проза дневника - дань его любви к Африке.

Третья книга Гумилева “Жемчуга” (1910) принесла ему широкую известность. Она была посвящена В.Брюсову, которого автор назвал учителем. Отмечая романтизм стихотворений, включенных в сборник, сам Брюсов писал: “ .Явно окреп и его стих. Гумилев медленно, но уверенно идет к полному мастерству в области формы. Почти все его стихотворения написаны прекрасно обдуманными и утонченно звучащими стихами”.

А Вяч. Иванов именно в “Жемчугах” увидел точки расхождения Гумилева с Брюсовым и предрек молодому поэту иной путь. Характерно, что именно с освобождением от влияния Брюсова связан поиск своего места в русской поэзии начала века таких разных поэтов, как Блок и Гумилев.

Многие стихи “Жемчугов” популярны, но, конечно, прежде всего знаменитая баллада “Капитаны”. Свежий ветер настоящего искусства наполняет паруса “Капитанов”, безусловно, связанных с романтической традицией Киплинга и Стивенсона. Н.Гумилев называл свою поэзию Музой Дальних Странствий. До конца дней он сохранил верность этой теме, и она при всем многообразии тематики и философской глубине поэзии позднего Гумилева бросает совершенно особый романтический отсвет на его творчество.

Разгоревшаяся в 1910 году полемика вокруг символизма выявила глубинный кризис этого литературного направления. Как реакция на символизм возникло созданное Н.Гумилевым и С.Городецким новое литературное течение - акмеизм, предтечей которого стало литературное объединение Цех Поэтов. Организационное собрание Цеха, на котором присутствовал А.Блок, состоялось на квартире С.Городецкого 20 октября 1911 года.

Акмеисты, противопоставляющие себя не только символистам, но и футуристам, организационно оформились вокруг Цеха Поэтов, издавая небольшой журнальчик “Гиперборей”.

На щите акмеистов было начертано - “ясность, простота, утверждение реальности жизни”. Акмеисты отвергали “обязательную мистику” символистов. “У акмеистов,- писал в журнале “Аполлон” С.Городецкий,- роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще”.

Первая мировая война сломала привычный ритм жизни. Николай Гумилев добровольцем пошел на фронт. Его храбрость и презрение к смерти были легендарны. Редкие для прапорщика награды - два солдатских “Георгия” - служат лучшим подтверждением его боевых подвигов. В сборнике “Колчан” нашли отражение темы войны:

И залитые кровью недели Ослепительны и легки Надо мною рвутся шрапнели, Птиц быстрей взлетают клинки. Я кричу, и мой голос дикий, Это медь ударяет в медь,

Я, носитель мысли великой,

Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые

Или воды гневных морей,

Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей.

Говоря о военной лирике Гумилева, нельзя не помнить о психологических особенностях его личности. Гумилева не зря называли поэт-воин. Современник поэта писал: “Войну он принял с простотою современной, с прямолинейной горячностью. Он был пожалуй, одним из тех немногих людей в России, чью душу война застала в наибольшей боевой готовности”. Но Гумилев видел и сознавал ужас войны, показывал его в прозе и стихах, а некоторая романтизация боя, подвига была особенностью Гумилева - поэта и человека с ярко выраженным, редкостным, мужественным, рыцарским началом и в поэзии и в жизни.

В “Колчане” же начинает рождаться новая для Гумилева тема - “о России”. Совершенно новые мотивы звучат здесь - творения и гений Андрея Рублева и кровавая гроздь рябины, ледоход на Неве и древняя Русь. Он постепенно расширяет и углубляет свои темы, а в некоторых стихотворениях достигает даже пугающей прозорливости, как бы предсказывая собственную судьбу:

Он стоит пред раскаленным горном,

Невысокий старый человек.

Взгляд спокойный кажется покорным

От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,

Только он один еще не спит:

Все он занят отливаньем пули,

Что меня с землею разлучит.

Октябрьская революция застала Гумилева за границей, куда он был командирован в мае 1917 года. Он жил в Лондоне и Париже, занимался восточной литературой, переводил, работал над драмой “Отравленная туника”. В мае 1918 года он вернулся в революционный Петроград. Его захватила тогдашняя напряженная литературная атмосфера. Н.Гумилев вместе с А.Блоком, М.Лозинским, К.Чуковским и другими крупными писателями работает в созданном А.М.Горьким издательстве “Всемирная литературе”. В 1918 году выходит шестой сборник Н. Гумилева “Костер” и сборник переводов восточной поэзии “Фарфоровый павильон”.

Последние прижизненные сборники стихов Н.Гумилева изданы в 1921 году - это “Шатер” (африканские стихи) и “Огненный столп”. В этом сборнике мы видим нового, “вершинного” Гумилева, чье отточенное поэтическое искусство лидера акмеизма обогатилось простотой высокой мудрости, чистыми красками, мастерским использованием причудливо переплетающихся прозаически-бытовых и фантастических деталей для создания многомерного, глубоко символического художественного образа:

Шел я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы,

Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял и при свете дня.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Где я? Так томно и так тревожно

Сердце мое стучит в ответ:

Видишь вокзал, на котором можно

В Индию Духа купить билет?

У совершенно политически безграмотного Гумилева была своя “теория” о том, что должно, оставаясь при любых убеждениях, честно и по совести служить своей Родине, независимо от того, какая существует в ней власть. Поэтому он признавал Советскую власть, считал, что обязан быть во всех отношениях лояльным, несмотря на то, что был в тяжелых личных условиях существования, и на то, что страна находилась в состоянии разрухи. Но жизнь Н.С.Гумилева трагически оборвалась в августе 1921 года. Долгие годы официально утверждалось, что поэт был расстрелян за участие в контрреволюционном, так называемом Таганцевском, заговоре. Но на деле его вина заключалась лишь в недонесении органам, о том, что ему предлагали вступить в заговорщическую организацию, что, кстати, также подлежит сомнению.

“Таганцевское дело” вызвало широкий негативный резонанс. Мировая общественность не могла согласиться с таким приговором. Алексей Толстой написал позже: “Я не знаю подробностей его убийства, но, зная Гумилева,- знаю, что стоя у стены он не подарил палачам даже взгляда смятения и страха. Мечтатель, романтик, патриот, суровый учитель, поэт. Хмурая тень его, негодуя отлетела от . страстно любимой им Родины . Свет твоей душе. Слава - твоему имени”.