Начинаются скитания Мандельштама по России: Москва, Киев, Феодосия .

Я изучил науку расставанья

В простоволосых жалобах ночных.

Жуют волы, и длится ожиданье –

Последний час вигилий городских .

Кто может знать при слове "расставанье",

Какая нам разлука предстоит .

В 1919 г. в Киеве Мандельштам познакомился с двадцатилетней Надеждой Яковлевной Хазиной, которая стала его женой. Волны гражданской войны прокатывались через Киев. Горожане потеряли счет сменам власти. Мандельштама тянуло на юг. Казалось, там можно пережить грозные времена.

Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных

Я убежал и нереидам на Черное море .

После целого ряда приключений, побывав во врангелевской тюрьме, Мандельштам осенью 1920 г. возвращается в Петроград. Вот как выглядел город в то время, по воспоминаниям Ахматовой: «Все старые петербургские вывески были еще на своих местах, но за ними, кроме пыли, мрака и зияющей пустоты, ничего не было. Сыпняк, голод, расстрелы, темнота в квартирах, сырые дрова, опухшие до неузнаваемости люди . Город не просто изменился, а решительно превратился в свою противоположность».

Мандельштам поселился в «Доме искусств» – елисеевском особняке на Мойке, 59, превращенном в общежитие для писателей и художников.

В «Доме искусств» жили Гумилев, Шкловский, Ходасевич, Лозинский, Лунц, Зощенко, художник Добужинский, у которого собирались ветераны «Мира искусства».

«Жили мы в убогой роскоши Дома искусств, – пишет Мандельштам, – в Елисеевском доме, что выходит на Морскую, Невский и на Мойку, поэты, художники, ученые, странной семьей, полупомешанные на пайках, одичалые и сонные . Это была суровая и прекрасная зима 20–21 года . Я любил этот Невский, пустой и черный, как бочка, оживляемый только глазастыми автомобилями и редкими, редкими прохожими, взятыми на учет ночной пустыней».

21 октября 1920 года Мандельштам впервые выступал в Клубе поэтов в доме Мурузи (Литейный, 24) . Присутствовавший на вечере Блок отметил это выступление в своем дневнике, особо выделив «Венецию» («Венецийской жизни, мрачной и бесплодной»).

Недолгие месяцы пребывания Мандельштама в Петрограде в 1920–21 гг. оказались на редкость плодотворными. В эту пору им созданы такие жемчужины, как стихи, обращенные к актрисе Александрийского театра Ольге Арбениной «Чуть мерцает призрачная сцена», «Возьми на радость из моих ладоней», «За то, что я руки твои не сумел удержать», летейские стихи «Когда Психея-жизнь спускается к теням» и «Я слово позабыл ».

Вот Петроград зимы 20–21 года:

Дикой кошкой горбится столица,

На мосту патруль стоит,

Только злой мотор во мгле промчится

И кукушкой прокричит.

(«В Петербурге мы сойдемся снова»)

В пустом, промерзшем и голодном городе Мандельштам создает одно из лучших любовных стихотворений. Оно как будто напечатлено горячим дыханием на заледеневшем стекле:

Возьми на радость из моих ладоней

Немного солнца и немного меда,

Как нам велели пчелы Персефоны.

Не отвязать неприкрепленной лодки,

Не услыхать в меха обутой тени,

Не превозмочь в дремучей жизни страха.

Нам остаются только поцелуи, -

Мохнатые, как маленькие пчелы,

Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,

Их родина – дремучий лес Тайгета,

Их пища – время, медуница, мята.

Возьми ж на радость дикий мой подарок –

Невзрачное сухое ожерелье

Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.

Через много лет Арбенина напишет в письме художнику Милашев-скому: «Теперь отвечу на твой вопрос о Мандельштаме. Мы с Мандельштамом очень весело болтали, и непонятно, почему получилась такая трагедия в стихах – теперь я с грустью понимаю его жизнь, и весело – наше короткое знакомство. Молодые поэты говорят о нем как о величайшем поэте эпохи . Я рада, что послужила темой для стихов . Могу еще добавить, что . он был добрый и хороший человек. Ты, я помню, называл его стихи холодными – а мне они кажутся горячими, как мало у кого.»

«Как воспоминание о пребывании Осипа в Петербурге в 1920 г., – пишет Ахматова, – кроме изумительных стихов к О. Арбениной, остались еще живые, выцветшие, как наполеоновские знамена, афиши того времени о вечерах поэзии, где имя Мандельштама стоит рядом с Гумилевым и Блоком».

В феврале 1921 года Мандельштамы уехали в Москву. Надежда Яковлевна так объясняет причины отъезда: «В Петербурге двадцатого года Мандельштам свое «мы» не нашел. Круг друзей поредел . Гумилева окружали новые и чужие люди . Старики из религиозно-философского общества тихо вымирали по своим углам .»

Лето и осень 1921 г. Мандельштамы провели в Грузии. Там их застало известие о гибели Гумилева. С этим связаны трагические стихи Мандельштама «Концерт на вокзале» («На тризне милой тени в последний раз нам музыка звучит») и «Умывался ночью на дворе». Последнее из этих стихотворений перекликается с ахматовским «Страх, во тьме перебирая вещи .». Мандельштам писал Анне Андреевне: «Знайте, что я обладаю способностью вести воображаемую беседу только с двумя людьми: с Николаем Степановичем и с Вами. Беседа с Колей не прерывалась и никогда не прервется».

В 1922–23 годах у Мандельштама выходят три стихотворных сборника: «Tristia» (1922), «Вторая книга» (1923), «Камень» (3-е издание, 1923).

Его стихи и статьи печатаются в Петрограде, Москве, Берлине. В это время Мандельштам пишет ряд статей по важнейшим проблемам истории, культуры и гуманизма: «Слово и культура», «О природе слова», «Девятнадцатый век», «Пшеница человеческая», «Конец романа».

Едва ли не единственным критиком, оценившим эти полные глубоких мыслей работы Мандельштама, был князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский. В парижском журнале «Современные записки» он писал:

«Статьи Мандельштама разбросаны по журналам . читатели которых весьма мало интересуются умом и историей. Читатели «Аполлона» не могли оценить, даже если и прочли, статью Мандельштама о Чаадаеве, напечатанную еще в 1915 г., и уже дающую почти полную меру его культурно-исторической зоркости. Как в некоторых стихах, так и в этих статьях – Мандельштама занимают ценности культурно-исторические . Судьбы русской культуры в XIX веке особенно интересуют Мандельштама. Он продолжает линию историко-философской мысли Герцена, Чаадаева, Григорьева . Связана его мысль и с Блоком, с которым его особенно роднит гениальная конкретность исторического воззрения, но полная свобода от символизма полагает резкую грань между ним и Блоком».

Летом 1924 г. Мандельштам приезжает в Ленинград. По-видимому, этот приезд был связан с издательскими делами. В этот раз он останавливался на ул. Герцена, 49. «Летом 1924 года Осип привел ко мне (Фонтанка, 2) свою молодую жену, – вспоминает Ахматова. – С этого дня началась моя дружба с Надюшей .» Издательские дела были связаны с предполагавшейся публикацией в новом журнале «Ленинград» записок Мандельштама. Записки вышли в марте 1925 г. отдельной книгой «Шум времени» в ленинградском издательстве «Время». По выражению Ахматовой, это был «Петербург, увиденный сияющими глазами пятилетнего ребенка».